— Спасибо! Спасибо тебе! — хрустальным колокольчиком долетело оттуда. — Ах, какое никудышное слово… Если бы ты только знал, что я чувствую! А передать… Ох… Спасибо!
Замерев, я уловил шорох пальто, цоканье каблучков и тихий щелчок притворенной двери. Посидел, сгорбившись, перекатывая мысли по извилинам, и тяжело встал, по-стариковски упираясь руками в колени. По кухне витал тонкий запах духов.
Я открыл форточку, и тюлевая занавеска лениво заполоскала на сквозняке, позвякивая кольцами с цепкими «крокодильчиками».
Аромат парфюма таял, растворяясь в свежем воздухе.
— А сколько Тимоше? — затруднился я. — Восемнадцать?
— Семнадцать, — мотнула головой Рита. — Это только мы с Инкой старше — болели долго, мамы боялись нас в школу отпускать. Пошли в первый класс восьмилетними дылдами!
Сощурившись, я осмотрелся.
Зиночка Тимофеева проживала в панельной высотке, зажатой между двух скверов. У подъездов сидели бабки, разбирая по существу дела жильцов, а в зеленых насаждениях носился табун малолеток. Общий гвалт то и дело прорезался возмущенным воплем:
— Ты убит!
— Так нечестно!
— Туки-туки! Я в домике!
Глянув в сторону школы, я ее не увидел — пятиэтажки, выстроившиеся вдоль улицы Щорса, заслоняли «рассадник знаний».
— Инка уже уехала, — ворчливо сказала Рита, теснее прижимая мой локоть.
— Честное комсомольское, не о ней думал, — улыбнулся я.
— А о ком? — девушка заглянула мне в лицо. — Обо мне?
— Не-а. Надо хоть иногда быть проще, — потянуло меня на философию. — И не думать о тебе, а ощущать — видеть, слышать… Осязать.
— А где именно? — коварно прищурилась Сулима.
— Везде! — твердо заявил я.