Желанное потепление не принесло облегчения. Наоборот, стало еще хуже. Талая каша затрудняла передвижение войск днем, скользкая корка льда — ночью. И, несмотря на то, что дорога была широкая, окаймленная высокими березами, идти по ней становилось все сложнее: путь преграждали перевернутые остовы повозок, ободранные до костей останки лошадей и трупы замерзших солдат.
Жан и Анатоль еле тащились, то и дело оскальзываясь на гололедице, хватаясь друг друга, словно оба напились в стельку.
— Смотри, — они поровнялись с сидящим у обочины солдатом. Его бледное изможденное лицо покрывала густая щетина, щеки и глаза ввалились, тонкие губы дрожали, отчаянно нашептывая:
— Хлеба… Прошу…
В руках он сжимал пятнадцати фунтовый (*примерно семь килограмм) кусок серебра и протягивал его каждому, кто проходил мимо.
— Засунь его себе в задницу, — грубо крикнул кто-то.
— А ты его погрызи, жрать расхочется, — заметил другой.
— Держись, солдат, — с тяжелым вздохом прошел мимо Жан, а у Леграна не хватило сил даже на словесную поддержку. Он шагал, намечая для себя цель, до которой во что бы то ни стало надо добраться. До того заледеневшего, изорванного в клочья лошадиного трупа, до солдата, скрючившегося у повозки, до березы с раздвоенным стволом… Шел и шел, пока не село солнце, пока расхлябанный снег не застыл буграми, переступать через которые становилось все сложнее…
— Нет! Не вздумай! — Живчик тряхнул его, сбрасывая сонный морок. — Не смей спать!
— Я… — прохрипел Легран, приходя в себя.
— Скоро привал. Скоро. На вот пока.
Он протянул кусочек льда, который Анатоль тут же засунул в рот. Растаявшая вода имела странный солоноватый привкус, зато немного подкрепила силы.
— Ничего, правда? — натянуто улыбнулся Жан. — Конины не получилось достать, так хоть крови возле туши наколол.
Идти становилось все тяжелее, и они решили разбить бивак. Легран в изнеможении опустился у костра, Жан присел на корточки, шевеля дрова палкой. На этот раз есть было нечего. Осталось только по глотку водки, к которой они и приложились. Желудок протестующе сжался, требуя закуски, и Анатоль отправил в рот очередной кусок замороженной крови.
— Слушай, — Живчик не отрываясь смотрел на огонь. — У меня есть сын.
— Ты никогда не говорил о нем, — если Легран и удивился, то сил на выражение эмоций уже не осталось.
— Это не то, чем следует гордиться, то есть, — поправился он, — не в смысле, что сын у меня есть, а то, как я поступил с его матерью.
— Ты ее бросил, — несколько отстраненно констатировал Анатоль.
— Да. Я был слишком юн и не собирался добровольно надевать брачные кандалы.
— Поэтому ты так домой стремишься?