— Жду тебя через неделю с новым отчетом. — Анатоль вновь посмотрел на луну.
Что-то в этом зрелище завораживало. Красная луна, плывущая по черному небу, затмевающая звезды, пронзающая своим светом легкие и рваные, словно пепел, облака. Именно такой она ему виделась в последние ночи жизни. Тогда он не мог сказать точно, то ли луна на самом деле налилась кровавым цветом, то ли стала лишь плодом его воспаленного разума…
…Она над ним смеялась. Она смеялась над всеми ними. Над измотанным, оголодавшим, замерзающим человеческим стадом, в которое превратилась отступающая армия. Кроваво-красная луна забирала их жизни. Высасывала медленно, по глотку, как гурман, опустошающий бокал вина. Шаг за шагом, сугроб за сугробом, вдох за вдохом.
Легран шел просто потому что боялся — если упадет, то больше не поднимется, если уснет, то больше никогда не проснется. Их учили выживать, да. В самых тяжелых битвах они не теряли боевого духа. Но только не в сражении с природной стихией. Проклятый холод. Проклятый снег. Проклятая зима.
За каждый час жизни приходилось бороться. За каждый шаг, который давался с неимоверным трудом — в лицо плевала метель, холод пробирал до самых костей, а за ноги хватались замерзающие в сугробах солдаты, умоляющие о помощи.
Анатоль уже не пытался им помочь. Контуженный, обессиленный, он сам еле-еле двигался, и если бы не Живчик, пинками отбрасывающий умирающих, сдался бы уже давно. Удивительно, сколько сил и жизни было в его друге. Он добывал еду: срезал полоски мяса с павшей конины, приносил воду — топил снег. Однажды раздобыл водки. Сказал, что наткнулся на брошенный обоз, только Легран в это не поверил. Но не стал уточнять, откуда у Жана ссадина на лбу и в кровь разбитый подбородок.
Каждый раз, когда они делали привал на ночь и разбивали бивак, он исчезал, чтобы вернуться с добычей.
— Вот, примерь, — Живчик вынырнул из ночной тени, бухнулся возле костра и бросил Леграну пару сапог. — На вид поболее твоих будут. Я же вижу, как ты по утрам встаешь. Ноги от мороза пухнут.
Легран покосился на сапоги, но не сделал ни малейшего движения, чтобы их взять. Казалось, добрый жест друга переполнил чашу терпения… С того самого момента, как они покинули Малоярославец, его мучил один вопрос. Он крутился возле него назойливой мухой, ядовитыми щупальцами проникал внутрь. Отравлял само его существование. Кто он? Беспомощный, обессиленный, контуженый? Всего лишь обоза. Никчемный груз, который надо не только тащить, но еще и кормить, поить, а теперь вот и одевать.
— Зачем я тебе? — резкие слова сами собой сорвались с губ. — Я ничем не отличаюсь от других солдат. Толку от меня никакого. А ты носишься со мной, как с младенцем.
Жан молча поворочал палкой угли, подставляя ладони под теплые волны костра, нахмурил брови, надвинул на лоб кивер.
— Я забочусь скорее о себе, — заявил он чуть погодя.
— И как так? — Легран посмотрел на друга с искренним недоверием.
— Кто бы мог подумать, что ад сделан изо льда, — горько усмехнулся Живчик. — А ведь мы в аду. Такое бывает, а, Анатоль? Когда еще жив, но уже в преисподней? Как бы я хотел почувствовать хоть капельку того жара, который обещала Библия…
— Я не понимаю…
— Сегодня я видел, как солдаты дрались за краюху хлеба. Они глотку готовы были друг другу порвать. А вчера… вчера до смерти забили старика, не пожелавшего отдать тощую, костлявую, тремя копытами в могиле, но свою кобылу… Вот что страшно. Те, с которыми мы сражались плечом к плечу, превратились в шакалов. А я не хочу, понимаешь? Не хочу становиться как они! Не хочу потерять себя! Поэтому, черт подери, я буду тебя тащить хоть до самого Парижа, потому что только так я чувствую себя человеком. И надень ты эти долбаные сапоги! — добавил он совершенно другим тоном. — Иначе я сам их на тебя натяну.
Легран улыбнулся, а потом вдруг рассмеялся. Хмыкнул, а потом и захохотал следом за ним Живчик, держась руками за живот и смахивая с уголков глаз выступившие слезы. Они оба смеялись впервые за многие дни пути, сбрасывая нервное напряжение, чувствуя, что жить становится хоть ненамного, но легче. Когда в аду тебе есть на кого положиться, значит, не все так плохо.
Погода становилась адски-жаркой. И если солнце еще возможно было терпеть, укрываясь в тени, то от едкой дымки, наплывавшей на Обитель со стороны горящих лесов, убежать не так-то просто. Каждый день горький туман становился все гуще: теперь он накрывал шпили угловых башен. И хорошо, что ближе к ночи почти развеивался, давая возможность вздохнуть полной грудью свежий воздух, потому что с утра все начиналось сначала. И казалось они здесь зависли навечно: дикая, изматывающая духота и дым, дерущий горло.
Тренировки в Обители растянулись в нескончаемую череду физических упражнений и теоретических занятий. Моя же собственная жизнь усложнилась дополнительными уроками Ирбиса и Кобры. Пока напарники в свободное время сбегали на пляж, я учился искусству гипноза и зрения истинного. И если в первом проявил хоть какие-то успехи, то вызвать "тепловизор", как я мысленно обозвал необычную способность, никак не получалось.
— Ты должен уметь видеть в расслабленном состоянии, — не переставал вдалбливать в меня Ирбис. — Первый скачок у тебя произошел в бою, и это нормально. Адреналин и чувство опасности работают подобно катализатору. Они подхлестывают твои умения, но практически не поддаются контролю. А ты просто обязан держать ситуацию в руках. Только представь, вызвав зрение истинного, ты получаешь не только способность смотреть на мир другими глазами. Увеличиваются скорость и сила. Становятся видны особые энергетические точки, перекрыв которые, можно вывести врага из боя. Зрение истинного открывает огромные возможности, но ты должен отвечать за каждый свой шаг. Иначе, можешь навредить близким. А теперь закрой глаза. Дыши ровно. Сосредоточься. И верь, что когда ты их откроешь, перед тобой будут серые тени и алые силуэты.
ebooksa