Я присела на узкий барный стул — ноги меня не держали.
Моя ценная улика, которую я берегла добрых два года, оказалась пшиком.
— Ну, это хотя бы сокращает список до военных? — дрожащим голосом предположила я без особой надежды. Бродерик сочувственно покачал головой.
— Такие сапоги продаются во всех обувных лавках. Удобные, водоустойчивые и стоят не так уж дорого.
Подошва была кожаная, а не резиновая, как я ожидала от узора. Коровья шкура достаточно толстая, чтобы на ней выжечь рельеф для устойчивости.
Разочарование оказалось слишком сильным. Я механически приняла чашку из рук Бродерика, отпила, не чувствуя, что чай давно остыл. Чувствуя мое настроение, жених завернул меня в собственный халат, виртуозно подхватил на руки, даже не расплескав содержимого чашки, и отнёс на балкон.
Ткань пропиталась жаром его тела и едва уловимым сандалово-мускусным запахом чистого здорового мужского тела. Я незаметно потянула носом у воротника, укутываясь глубже в это защитное тепло. Неужели правда не прогонит с воплями ужаса?
Одинокий деревянный шезлонг не предполагал гостей, поэтому пришлось ютиться вдвоём. Как-то незаметно и логично я оказалась у Салливана на коленях. Мы сидели и смотрели на заходящее солнце. Крошечная студия, как оказалось, могла похвастаться обширной террасой на всю западную сторону. Море и река полыхали алыми и бордовыми всполохами, смог под нашими ногами лениво шевелился от ветерка с правого берега, будто песочные дюны.
Бродерик молчал уже минут десять, и я потихоньку начинала нервничать.
— Ты давно знаешь этого художника, который у вас в департаменте работает? — озвучила я наконец мысль, которую мусолила уже несколько дней. Логично же: именно после того, как я эпично покопалась во внутренностях жертвы, да еще и нашла свидетелей при помощи Пэдди, убийства в открытую прекратились. А художества на стене? Я могла поклясться, что в хитросплетениях линий видела спираль Фибоначчи. Не думаю, что обычный неграмотный маньяк с левобережья будет в курсе, что это.
А вот профессиональный художник — вполне.
И кажется, жениха моего тоже терзали похожие подозрения, хоть он их и гонял. Потому что вопроса — а при чем тут живописец? — не возникло. Но Бродерик яростно кинулся на защиту чести и достоинства художника, убеждая, кажется, не столько меня, сколько себя самого.
— Ну что ты! Ричард — прекрасный человек, я с ним уже лет пять знаком. Он маме портрет делал, в гостиной у нас висит. Покажу потом, отличная работа. Ну, со странностями — так художники все такие.
Покажет потом? То есть бросать меня прямо сейчас он не собирается?
Всеединый, что мне за глупости в голову лезут?! Мы тут убийцу вычисляем, а я себе мысленно личную жизнь устраиваю. Тьфу!
— А девушка у него есть? Невеста, жена?
— Жены нет, девушки… модели приходят иногда, позируют за деньги.
— Я имею в виду именно личные отношения. Они только позируют или еще что-то?
Салливан густо покраснел.
— Мы не настолько близки с Ричардом, чтобы обсуждать такие… интимные детали.