А затем в памяти начали проясняться последние события и Лёха открыл глаза. Он выжил. Непонятно как, но выжил. Но почему-то над головой потемневшие от времени доски, а не белый потолок больничной палаты. Зато Стриж мог пошевелить руками и ногами. Тело ощущалось странно, как после наркоза, но он точно не беспомощный ампутант.
Эта мысль принесла непередаваемое облегчение. Лёха прикрыл глаза и от души поблагодарил ангела-хранителя, совершившего чудо даже по библейским меркам.
— Ты с ним нянькаться собрался, Рябой? — в уши врезался хриплый мужской голос.
Стриж открыл глаза, повернул голову и растерянно уставился на двух людей, словно сбежавших из массовки исторического фильма про испанских конкистадоров. Оба в чёрных кирасах и шлемах, длинных плащах с откинутыми капюшонами и откровенно гнусным выражением на харях. Один — взрослый мужик, явно за тридцатник, с роскошными чёрными усищами, а второй — сопляк с рябой мордой и жалкой порослью под носом.
— Так десятник сказал пустотников помыть, — растерянно отозвался молодой.
— Всему вас учить надо, — хрипло проворчал усач и опрокинул на Лёху жбан холодной воды.
От неожиданности Стриж вдохнул жидкость и судорожно закашлялся. На миг снова показалось, что его затягивает под лёд, в жуткий потусторонний холод, и разум покинул Лёху, уступив животному страху. Страху перед чем-то невообразимо чуждым человеку.
Мгновение помешательства миновало, уступив злости. Он наконец сумел вдохнуть и снова закашлялся.
— Понял? — поинтересовался у Рябого усач, не обращая внимания на отплёвывающегося Стрижа.
— Прибью, — хрипло пообещал Лёха.
Мужики уставились на него с таким изумлением, словно подало голос одно из стоящих неподалёку вёдер.
— Заговорил чё-то, — поделился наблюдением Рябой.
— Ага, — согласился с его выводом хриплый. — И, по-моему, он хамит.
— Похоже, — сопляк гаденько хихикнул.
Усатый сплюнул и больно пнул Стрижа под рёбра.
— Ах ты сучий… — Лёха вскинул руки и замер, ошалело глядя на самые настоящие кандалы.
Зрелище было настолько поразительным, что Стриж ненадолго позабыл и об обидчиках, и о намерении проредить им зубы. На нём красовались не наручники, не кустарная конструкция из цепи, одолженной у соседской собаки, а самые настоящие кандалы. Такие он видел только в музее: металлические «браслеты», соединённые цепью. Наклонив голову, Стриж увидел такие же «украшения» у себя на ногах. Ещё одна цепь тянулась от широкого ремня из толстой кожи, опоясывающего талию, и крепилась к массивному металлическому кольцу в дощатой стене.
Вдобавок ко всему, одет Стриж был во что-то вроде длинного серого балахона со следами свежей блевотины на груди.
Эти открытия стоили Лёхе разбитой губы: пока он вдумчиво созерцал антикварные железки, рябой сопляк решил присоединиться к веселью и засветил Стрижу пинком по физии. Не сильно — на спаррингах куда сильнее прилетало, — но очень унизительно.
— Ты рожу-то ему не порти, — осадил молодого усатый и явно более опытный. — Десятник увидит — ор поднимет, что ему за пустышек перед графом ответ держать. В брюхо пинай, но в меру, только чтобы должное почтение вызвать.