Второй

В институт поступил без особых проблем — на ту специальность, которую ему выбрала мать. Ему было совершенно все-равно. Он не собирался в будущем работать по специальности. Он просто отдавал долг. Надо- значит надо.

С большим желанием он поступил бы в Военную академию. Там требовались как знания так и хорошая физическая подготовка. Но матери он об этом говорить не стал, решив что, в крайнем случае, после переведется. Без шума и нервов.

А после первого семестра, знакомства с группой и… Машкой ни о каком переводе Серега уже не думал.

С Машкой вышел совершенно особый случай. Так наверное только в кино бывает, когда благородный герой спасает героиню, а после они влюбляются друг в друга и живут долго и счастливо.

Но как так получилось в его жизни Сережка не знал. Просто получилось и все.

Машка Гальцева была одной из десяти девочек на потоке в их институте. Высокая, темноволосая, кареглазая, пользующаяся бешеной популярностью, все время меняющая кавалеров как перчатки была слишком занята, чтобы замечать Серегу в обычной институтской жизни. Да и он особо не старался быть замеченным. Он все время или учился, или тренировался или спал, другого времени у Сереги не было. Так иногда из любопытства бросал взгляды в сторону стайки однокурсников, где в центре внимания красовалась Машка и все. Без попыток познакомиться или как- то приблизится. Пока однажды, возвращаясь через темный университетский парк не вмешался в происходящую ситуацию, в которой Машка была в роли жертвы, а бывший парень(один из бывших, но так и не желающий это признать) пытался вместе со своими дружками объяснить ей, что она не права. Серега вмешался- не потому что обижали именно Машку- он бы в любом случае вмешался- а потому что совсем выходило скверно воевать трем парням против одной девчонки. Не честно и подло. Воевать надо с тем, кто тебе равен по силе. За свою силу Серега не опасался. Все получилось по- справедливости. Прекрасная принцесса спасена, а злые разбойники повержены и отправлены на покой в ближайшие кусты. Благородный герой протянул руку помощи даме, та приняла и в благодарность одарила поцелуем. В щеку. Но это было уже не важно. С того вечера Серега понял, что влюбился — по уши и бесповоротно.

Оставалось лишь найти время на любовь и уточнить у Машки, а испытывает ли она к длинному и вихрастому Максимову хоть какие-то чувства.

Серега не привык откладывать дела в долгий ящик. Он основательно перешерстил гардероб дяди Георгия, выбрал себе не потертую толстовку и камуфляжные штаны, а вполне приличную рубашку и даже галстук(за брюками пришлось съездить в маркет, дядя Георгий был сантиметров на 15 ниже) и в таком вот виде предстал пред глазами героини. Машка удивилась. Улыбнулась, прыснула смехом. Серега в ответ вспыхнул румянцем на все щеки и уши. Но, в принципе, объяснение закончилось благополучно. Прогулкой на всю ночь по набережной и долгими поцелуями под липами возле Машкиного дома. Домой Максимов попал под утро. За что был нещадно отчитан как матерью, так и дядей Георгием. Тот правда не только ругался, но и съездил по шее. Легко, но для науки хватило. С учетом того, что это было первое рукоприкладство отчима за почти четыре года, Серега проникся моментом и пообещал всегда ставить родителей в известность и не нервировать понапрасну.

Причину он объяснил. Дядя Георгий понял, осмыслил и на следующий день подарил Сереге два мобильный телефона. Один специально для Машки. Второй для Сереги, с уговором всегда быть на связи. 24 часа в сутки. Серега пообещал.

С той поры для Максимова началась почти волшебная жизнь. В которой было все хорошо. И любовь, и родители, и мир во всем мире. Если б ненавистный институт, то можно было бы сказать, что Серега был полностью счастлив. Ровно до окончания первого курса. Когда с матерью случилась беда. Большая и непоправимая. Когда он узнал, что не все так спокойно в Датском королевстве, как он себе придумывал, и что беда живет совсем рядом. Пока еще маленькая, незаметная до поры до времени. Но уже поселилась в их доме. И время начало отсчет…

— 2-

Дядя Георгий умотал на две недели в какую-то командировку. Сережка остался один на хозяйстве, дав обещание отчиму за время отсутствие того мать не огорчать, дом беречь и в сомнительных аферах не участвовать. Про аферы- конечно был перебор. У Сереги времени на глупости не оставалось совершенно. Из-за загруженности в институте, из-за Машки, из-за подготовки к летним соревнованиям. Даже с матерью Серега практически не общался. Так только, на сон грядущий заглянув в ее комнату, скажет- «Спокойной ночи»- или с утра буркнет не разборчивое- «добрыутр, мам»- и все. А она много раз пыталась с ним просто поговорить, но у Сереги не было ни сил, ни если честно, особого желания. Разговор всегда был об одном- надо много работать, чтобы стать нормальным человеком. Как папа. А Серега что- не работал? Он и так чувствовал иногда себя каторжником на галерах, пытающимся выгрести в океане бесконечной учебы и занятий. И все ради чего? Только ради матери.

В те две недели, что они жили без отчима, Серега понял насколько они стали с матерью чужими людьми. Во всем- во взглядах на изменившуюся жизнь, в привычках и интересах…В воспоминаниях. Она молчала, ходила тенью по дому, куталась в теплый застиранный халат, почти ничего не ела. И перестала в последнюю неделю даже ходить на работу.

У Сереги уже не один раз мелькала мысль- собрать вещи и переселится в университетское общежитие- благо на счет койки можно было договориться достаточно легко.

Но отчим велел присматривать за мамой, вот Серега и присматривал. Готовил нехитрую еду, убирал в комнатах, пытался делать, что раньше делала мама.

Началось все с того момента, когда она поговорив по телефону, сказала что завтра надо идти на похороны бывшей сотрудницы и попросила Сережку сопровождать ее. Тот вначале просто отказался — не понимая как втиснуть в свой и так слишком плотный график бесполезное для него и такое тягостное мероприятие, но посмотрев на ссутулившуюся, сидящую с каким то странным не мигающим взглядом в уголке на кухне маму, отбросил все и согласился. Он помнил, как она так же сидела сутками, рассматривая никому невидимые картинки после смерти отца. И как долго пришлось ждать, что бы она вновь заметила хотя бы его.

Был конец мая. Одуряюще пахла цветущая возле дома черемуха. Мать в черном некрасивом бесформенном платье выглядела намного старше своих сорока пяти. Серега почему-то начал стесняться ее, и проходя через двор даже поотстал шагов на пять. Когда она зашла в арку между домами Сереге вдруг показалось что на плечах, на голове у нее накинут черный шарф, хотя он точно помнил, что она не брала никакой накидки.

Он покачал головой, прогоняя видение, и ускорив шаг догнал мать уже у такси.

На кладбище было почти пусто. Несколько женщин в темных нарядах, заплаканные, разговаривающие шепотом, пожилой мужчина- отец покойной, муж с маленьким ребенком, который все время плакал. Сережка ловил себя на мысли что вообще не понимает, как он очутился здесь и насколько чуждо ему это место. Он стоял всю церемонию рядом с матерью, поддерживал ее под локоть, но не чувствовал ничего. Ни жалости, ни печали, ни даже неуместног, но хоть какого-то любопытства. Вообще ничего. Он смотрел на стоящий на двух табуретах оббитый красной тканью гроб и думал только о том, когда все закончится. Время тянулось, как жевательная резинка. Казалось, что все люди и движутся и разговаривают слишком медленно, как в заколдованном сонном царстве.

Когда пришла очередь прощаться с покойной, мать потащила Сережу к самому гробу. Он попробовал отстраниться, но мать слишком крепко держала его за руку. Она наклонилась к гробу, что-то прошептала и дотронулась губами лба бывшей коллеги. И тогда Серега увидел второй раз. И голова матери горела черным и голова покойной была плотно-плотно окутана какой-то черной шевелящейся массой. И когда темнота соприкоснулась с темнотой- облако у матери стало слишком большим и объемным, будто она забрала к себе то, что было у мертвой женщины.

У Сереги мурашки побежали по коже. Он захлопал глазами, но когда вновь посмотрел в лицо матери — все было как обычною. Да- бледная, с темными кругами под глазами, да- похудела сильно за последнее время. Но, по крайней мере, без черной шевелящийся вуали.