Дети войны

— Делайте то, что нужно, — разрешаю я.

— А вы сможете управлять кораблем без парусов? — спрашивает Киэнар. Я не заметил, как он подошел, оказался совсем близко.

— Отчасти. — Шерири хмурится, кусает губу. — Корабль плохо слушается руля в бурю.

В бурю. Мы движемся навстречу буре.

— Делайте то, что нужно, — повторяю я. — Зовите, если понадобится помощь.

Шерири кивает и убегает, — возвращается к мачтам, с светлым лучам тросов.

Я ловлю взгляд Киэнара, и он кладет руку мне на плечо. Сквозь это прикосновение ко мне устремляется тревога, почти неотличимая от обреченности. Мне не нравится это, я хочу поделиться силой с Киэнаром, но, прежде, чем успеваю это сделать, он говорит:

— Ты не думаешь, что пора… — Замолкает, словно сомневается или подбирает слова. Но продолжает: — Вернуться?

Я смеюсь. Сила войны горит в моем смехе, в моей крови, вспыхивает в душе Киэнара, мчится к его сердцу. Он должен почувствовать, как и я, что буря — всего лишь еще один противник для нас. Достойный противник, такая редкость.

— Не знал, — говорю я, — что ты боишься.

— Я не боюсь, — отвечает Киэнар и отдергивает руку.

Его голос звенит от злости, и я рад, — злость лучше уныния.

— Хорошо, — говорю я и разворачиваюсь, ухожу с кормы.

28

Я во сне.

Я на войне.

Эти мысли горели, перебивая друг друга, и я бежала вверх по ступеням. Добраться до вершины лестницы, ворваться на чердак, — вот что я должна сделать. Там вражеские снайперы, их ружья грохочут надо мной, каждый выстрел может найти цель, погасить звезду. Я должна спешить.

Я бегу вверх, и стены качаются. Обои — дорогие, с золотым узором, — лопаются, обнажая крошащийся кирпич и штукатурку. Отполированное дерево поручней выворачивается из-под моей ладони, перила кренятся, срываются в лестничный пролет. Огромный, богатый дом врагов шатается, словно сама земля восстала против него.

Это сон, это война.

Мне нужно спешить, нужно наверх.