Толстячок покачал головой, подумал и кивнул, соглашаясь.
– Хорошо, тогда у меня есть для вас три штуцера, но вам это будет стоить шестьдесят рублей.
– Уважаемый, у меня нет таких денег, и я готов отдать пятьдесят целковых не торгуясь, прямо сейчас же или же тридцать рублей, но только за два штуцера – твёрдо ответил местному армейскому коррупционеру Лёшка. – Если вы на это не согласны, то я ухожу сейчас же, – и он сделал разворот в сторону входа.
– Стойте, юноша, ну кто же так делает дела. Не-ет, никогда вам не быть интендантом, – обиженно проворчал толстяк.
«Это точно, – подумал про себя Лёшка. – Да я лучше под пулями, чем вот с такими бок о бок тут службу тащить».
– Ждите здесь, – и лениво кивнув мастеру толстячок вышел за полог.
Через полчаса Лёшка в лихорадочном возбуждении перебирал три новеньких, лоснящихся жирной смазкой штуцера. Всё было в порядке, оружие было в идеальном состоянии, все приспособления были в комплекте, и Егоров выложил стопку из пятидесяти рублей на всё тот же стол. В его кожаном кошеле было опять пусто.
– Удачи вам, сержант! – кивнул ему оружейник, убирая в мешочек деньги. – И помните об уговоре с нашим интендантом – штуцера здесь в лагере не показывать, а уж в своей армии скажете, что их у турок при штурме Бендер отбили, а как они к ним попали, так вы не ведаете.
– И вам удачи, – попрощался с мастером Лёшка. – Может, и свидимся когда, и я к вам вновь обращусь, – и он с усмешкой кивнул на плечо, на котором приличной тяжестью висело такое дорогое для него оружие.
Глава 6. Обоз идёт на Фокшаны
Шестого октября основные части второй русской армии Панина, разделившись на три дивизии, начали расходиться на зимние квартиры.
Драгунский и карабинерный полки, с двумя батальонами гренадёр и казаками, посланные на помощь из первой армии, были отпущены Паниным к себе на Дунай. Егерскому батальону Кутузова было предписано задержаться на месте для встречи обоза, уже вышедшего сюда со стороны Полтавы.
Михаил Илларионович рвал и метал, мало того что ему не дали вместе со всеми своими частями первой армии убыть к себе, пока ещё стояла хорошая погода, так ко всему ещё было предписано встать на охрану того имущества, которое нерасторопные интенданты Панинской армии пока не успели отправить к местам зимнего квартирования. Армия же Румянцева в это время совершила от Кагула рывок на юг, угрожая всей турецкой войсковой группировке под Бухарестом, а это без малого шесть сотен вёрст пути по осеннему бездорожью. И когда егеря соединятся со своими родными частями, теперь было непонятно.
Восьмого октября Алексей сменился с караульной службы, обработал и перебинтовал своих раненых, провёл занятия по действиям стрелков в боевой линии, а затем построил свой плутонг и с торжественным видом вручил новенькие штуцера троим своим лучшим стрелкам: Ивану Карпычу, Потапу и Тимофею.
– Владейте ими по праву, братцы, вы такое оружие заслужили! А эти тульские штуцера отныне будет личным оружием для всей нашей команды, и коли удастся, так со временем и всех ими вооружим в нашем Апшеронском плутонге!
Теперь у них было пять единиц личного нарезного оружия, не считая ещё ту огромную голландскую винтовку, которую он уже успел как следует пристрелять.
Калибр у неё был раза в полтора меньше, чем у штатных штуцеров, соответствуя по меркам XXI века, на глазок, около 10–11 мм. Била она точно и уверенно шагов на четыреста и даже пятьсот, но и с семисот, если очень хорошо постараться, можно было положить пулю в ростовую мишень, а это как-никак расстояние в пятьсот метров. Для удобства прицеливания на рамке ствола был постоянный и три откидных щитика-целика, на двух крайних и вообще в них были вставлены хитрые небольшие колечки. У постоянного целика стояла цифра 200, у остальных – 350, 500 и 700, что соответствовало, как понял Лёшка, количеству шагов для отстрела цели.
Наконец-то с севера, со стороны Дубоссар, притащился обоз из двадцати больших повозок и десяти полевых восьмифунтовых единорогов, при зарядных повозках-передках на каждое орудие. Всех своих раненых, кто шёл на поправку, но пока ещё не мог передвигаться далеко пешком, посадили на эти повозки и наконец-то уже двинулись на юг. Расстояние до родной армии, стоявшей, по словам фельдъегерей, под Фокшанами и под крепостью Браиловым, планировалось преодолеть за три недели. Одиннадцатого октября отряд начал своё движение, а уже двадцатого, не доходя вёрст десять до Кагула, вдруг ударили обложные дожди. Последние пятьдесят вёрст до переправы через Дунай отряд тащился по размытым дорогам целых три дня. Колёса обозных фур и единорогов застревали в вязкой грязи и вперёд удавалось двигаться, только облепив весь транспорт егерями, выталкивающими все эти «средства передвижения» под злой солдатский матерок. Два дня длилась переправа на паромных судах и на баржах через широкий Дунай. Сонные паромщики никуда не спешили, не прельстила их и обещанная награда за скорость. Двадцать шестого октября переправившийся отряд продолжил наконец-то движение от правого берега реки в сторону Фокшан, а через день дожди наконец-то прекратились, и из-за туч опять выглянуло не по-осеннему жаркое солнце.
Впереди было ещё около пятидесяти вёрст по хорошей, просыхающей буквально на глазах дороге, когда одновременно случились поломки на одной из больших обозных фур и на колесе лафета единорога. Кое-как их дотянули до небольшого села под названием Гривица и уже здесь остановились на постой.
До Фокшан оставалось всего пару дней хода, но последний гонец, следующий в Санкт-Петербург с государственной почтой, подсказал Кутузову, что армия Румянцева скоро снимается со стоянки и уходит затем в сторону Бухареста. Михаил Илларионович принял решение её догонять.