Но он вспомнил о том, как брел, неся ее на руках через ледяной прибой. О ее храбрости в Парчфельдте. О том, как Селеста вывела их из Рааксфала, как приняла свою судьбу. Не считаясь с его инстинктами и против всякой логики, эти мысли разворачивались, как липкие крылья бабочки, только что появившейся из кокона. Кардинал чувствовал смятение в душе. Ну что за нелепость! Он мог бы подавить эти мысли – вполне мог, но знал, что обречен на смерть. У Чаня не было выбора. Он закрыл глаза и отдался воле событий.
Роберт Вандаарифф кашлянул, колеса экипажа заскрипели по гравию.
– О чем задумались, кардинал?
– Как лучше убить вас.
– Я думаю, нет. Нет, ваши мысли были далеко.
– Почему это вас интересует?
– Плоть может быть проклята, но в разной степени. Есть тигры и есть овцы. И тигры – хотя редко – встречаются в жизни. Я не сноб, кардинал. Во дворце можно найти столько же овец, сколько и в домах бедняков.
– Значит, вы хотите пересчитать мои полоски? Чтобы меня запомнили?
– Вы предпочли бы, чтобы о вас забыли?
– Я бы предпочел взойти на костер.
Вандаарифф ухмыльнулся.
– Позерство.
– Не все боятся забвения.
– Не каждый испытал его.
– Вы мне скажете, куда мы направляемся? – спросил Чань.
– В Харшморт, – сказал Фойзон. – Вы это знаете.
Он глядел на Чаня и не заметил неодобрительный взгляд хозяина. Хотя, возможно, слуга сознательно нарушил правила, ответив на вопрос кардинала.
Через сетку показался свет фонарей – дорога была перегорожена. Окошко закрылось. Снаружи доносилось ржание лошадей и громкие окрики. Экипаж замедлил ход – военный кордон.
– Вы уезжали, – сказал Чань. – И вернулись уже после его выздоровления от кровавой лихорадки.
– Люди меняются. Смерть его дочери…