Сатанинская сила

22
18
20
22
24
26
28
30

Горожане и сельчане читали газеты, с сомнением поглядывая на хмурые небеса и, покачивая головами, скребли в затылках и бородах. Нет, не к добру все это было, ох не к добру…

Не внушало оптимизма и давеча обнаруженное разбежавшееся стадо, и исчезновение букашинского пастуха. Малохарьцы хотели было поднимать народ, идти его искать, но кого из мужиков бабы не пустили из дому, которые — сами попрятались. Однако ужас уже бродил по подворьям, забредал на гумна, огороды, витал в воздухе, подогретый усиленно муссировавшимися россказнями, детскими байками, бабьими пересудами. В Мертвячьей Балке нечисто! — шла непрерывная людская молва. — Там творится черт-те что! Оттуда надо ждать всякой беды!.. И дождались.

Вначале истерически закудахтали куры, хриплым лаем ответили им дворовые псы, дружным воем подхватила общий ансамбль забившаяся в стойлах скотина. Малохарьцы дружно высыпали на улицу и увидели, как со стороны балки поднимается нечто, похожее на облако клубящегося серого тумана. Под их изумленными, встревоженными, перепуганными взглядами нечто стало разворачиваться, уплотняться, приобретать конечности…

— Змей! — завизжали и заплакали ребятишки, прижимаясь к материнских подолам. — Змей трехголовый! Горыныч!..

И под напряженными, ищущими взорами крестьян из тумана вынырнула одна голова, за ней вторая и третья, дивный зверюга расправил крылья, вспорхнул, несмотря на свои габариты, легко и свободно, как голубок, и, облетев деревню, на бреющем полете дохнул огнем.

Первой занялась изба бабки Агафьи. Заполыхала стреха, дым повалил из окон, затем запылал сарай и с оглушительным грохотом взорвался самогонный аппарат. Этот-то взрыв и последний старухин вопль и вывели остолбеневших, застигнутых врасплох поселян из оцепенения, и они, побросав все свое движимое и недвижимое имущество, помчались куда глаза глядят. Глядели они, разумеется, в город.

* * *

В Букашине и его окрестностях немного нашлось бы достопримечательностей, но если в чем авторитет сего городка и стоял на столичном уровне, так это на организации своей пожарной охраны, во главе которой стоял ас пожарного дела, подполковник Евсей Дементьевич Горелов, к огневому делу сызмальства приученный, весь из себя маленький, багряноволицый, с черными, блестящими угольками глаз.

Едва лишь вздыбились поутру на горизонте клубы дыма, как тотчас же зазвонил колокол на каланче и спустя буквально минуту после этого из настежь распахнутых синих с карминно-красными звездами ворот выкатились четыре громогласно воющих машины. Впереди всех мчался, прыгая с ухаба на ухаб красный «уазик» с бешено вертящейся на крыше мигалкой, за ним две машины с расчетом и брандспойтами, замыкал же процессию недавно приобретенный за немалую валюту новенький, сияющий алым лаком и никелем, как игрушка, пожарный «мерседес», громадина, которую Горелов вот уже год как страстно мечтал опробовать в настоящем деле и даже грешным делом подумывал, не поджечь ли ему что-нибудь не очень ценное, дабы не давать застаиваться в стойле столь славному жеребцу.

Уже на подъезде к деревне при виде опрометью бегущего народа, подполковник отметил, что ведут себя малохарьцы необычно. Вместо того, чтобы бестолково метаться между домами, кричать и суетиться в тщетных попытках спасти свое добро и прибрать к рукам соседское, как это обычно бывает, сельчане стремглав мчались прочь от своих жилищ, причем бежали кто в чем был, кто в исподнем, а кто в одних тапочках на голое тело. Взаимная нагота и простоволосость не смущала односельчан. Со стороны могло бы показаться, что все население деревни задалось целью участвовать в коллективной сдаче нормативов ГТО или в очередном спортивном супермарафоне по образцу столичного, настолько сосредоточенно и быстро они топтали они шагами грешную букашинскую землю.

Находясь в столь жалком и растерзанном виде, толпа малохарьцев ворвалась в Букашин, который сразу же загудел, как потревоженный улей. Слух о невероятном происшествии в непосредственной близости от городка в мгновение ока облетел всех, впитал в себя вести о событиях, происшедших накануне и, приняв вовсе уж чудовищные формы, придавил население. Тотчас же, стихийно на окраине, перед порушенной часовней возник митинг. Вначале выступившие поведали согражданам о своих бедах и несчастьях, затем рассказали, как обстояли дела, каким кому змей запомнился, а также что, сколько и у кого сгорело, а затем стали сетовать на бездорожье и дороговизну, на произвол властей и наглость торгашей. Так что нечистая сила рядом со всеми вышеперечисленными бедами могла бы показаться совершено пустячным делом. Но нет, она лишь усугубила общее отчаяние, подобно щепотке соли, насыпанной на рану. И тогда стихийно возник вопрос:

— А куда же, братцы, смотрит власть?

Само собой, после таких слов митинг перерос в манифестацию, которая многосотенной толпой двинулась по улочкам городка, вбирая в себя все новые и новые десятки и сотни людей.

* * *

Прибыв на место пожара, Евсей Дементьевич бодро распорядился развернуть машины. Его бравая команда покатила рукава к колодцам. Но не прошло и минуты, как все они побежали обратно. Подполковник в это время как раз раскутывал толстенную водяную пушку, установленную на кузове «мерседеса», даром что ли он уже полгода ходил вокруг этой обновы как кот вокруг сметаны? Настроение у него было превосходным, Малые Хари предоставили ему прекрасный повод для испытаний. Увидев же своих бойцов, драпающих со всех ног, Горелов воззрился на них своими выпученными глазами и покрыл их такой яростной руганью, что небесам стало жарко, а команда затрепетала, как листья на ветру. Парни закричали, перебивая друг друга и махая руками в сторону гумна. Подполковник перевел взгляд и внутренне содрогнулся, увидев жуткое чудовище, расправляющие крылья в непосредственной близости от него. Однако ни за что на свете не согласился бы подполковник, чтобы хоть один из его бойцов усомнился бы в храбрости своего командира. Нет, не для этого бился Горелов, выбивая для своих «орлов» повышенные зарплаты и оформляя их на эфемерные совместительства, не для того терзал он их тела ночными тревогами и ублажая их души вымпелами и премиями, устраивал соревнования между отрядами и придирчивая подсчитывал очки, учитывая даже качество стенной печати. Не для того они у него брали призы на конкурсе пожарных команд в Висбадене, чтобы теперь струсить. И сам Горелов для своих бойцов был единственным и непререкаемым авторитетом. Однако этот авторитет нуждался в ежедневном и ежечасном подкреплении и мог растаять в единый миг, как многое в нашей бренной жизни. Поэтому подполковник проорал одну-единственную фразу, в которой приличным было одно-единственное слово: «Куда??!.. — и заломив еще пуще, закончил приказом: — К стволам!..»

Глаза его при этом выкатились, зубы заскрежетали как несмазанная пожарная лестница, и вид у него при этом был гораздо более страшным, чем у какого-то там дракона, который при ближайшем рассмотрении оказался совсем среднего роста, не выше каланчи и не шире «кукурузника». Зверюга показалась бы и вовсе неопасной, если бы не плевалась огнем. Однако пожарные вовремя надели термостойкие костюмы, схожие с космическими скафандрами, вооружились брандспойтами, но… вот те раз! — вода не поступала. А если поступала, то не текла. Она была вязкой, как студень, и тягучей, как канцелярский клей. Тогда самые смелые схватили в руки багры и с трех сторон обрушились на дракона. Тот заревел от ярости и попытался, взлетев вверх, спикировать оттуда. Налетев на одну из приехавших машин, он опрокинул ее и принялся яростно терзать ее лапами, неистово хлеща хвостом по сторонам. Но в этот миг с «мерседеса» ударил столб белой пены толщиной с торс человека и… Неужто так сильна была Вера одного маленького подполковника в чудодейственную силу своего орудия? — зверь забился в судорогах и, разинув пасть, потянулся в машине, но и эту пасть Горелов моментально заткнул очередным зарядом пены.

— А? Ага!? — орал он, не глядя ни на кого. — Ах ты, тля собачья!.. Ах ты… — и на лице его была написана до такой степени полная и совершенная радость, столь высокая степень ликования, каковая всегда отличала русского солдата в боях праведных и победоносных. Однако радость эта была далеко не полной, узнай подполковник, что вся его команда за его спиной драпанула в город, так что сражался он теперь один-одинешенек.

* * *

Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, Семен огляделся по сторонам. Внешне в камере ничего не изменилось. Боб шумно храпел, развалившись на нарах. От него исходил тошнотворный запах алкоголя, смешанный с миазмами давно не мытого тела. В углу камеры валялась порожняя бутылка «Посольской». Итак, чертовщина продолжалась. Семен поглядел на несвежее, одутловатое, заросшее щетиной лицо своего сокамерника и содрогнулся от отвращения.

«Надо же, — подумалось ему, — творец… Демиург… Иегова… И почему же эта срань затрапезная ухитрилась стать обладателем столь бесценного дара? Ведь он же, наверно, одним росчерком пера смог бы создать целый свой мир или в лучшую сторону изменить наш, сделать его чище, добрее, мудрее, помочь сотням, тысячам людей, а может быть и всему человечеству. Ну что ему стоило нарисовать вместо этих чертей рогатых ну… ну, скажем, миллиард одноразовых шприцов? Нет же… Напустил на нас черт-те какую напасть, а теперь пьет беспробудно… Что-то он еще натворит?..»

И в то же время подумалось ему, что, может быть, и в самом деле есть какая-то высшая справедливость в том, что самое высокое и сокровенное знание выпало на долю в общем-то случайного человека. И может быть, в том-то и состоит Высшая Мудрость Судьбы, что для исполнения своих высочайших свершений она выхватывает человека из толпы и водружает его над этой толпой, вручает ему знания и скипетр, с которыми он и ведет свой народ, на славу ли, на погибель — кто знает? Может быть, и тогда, давным-давно, во мгле минувших эпох, на самой заре мироздания, когда раскаленный шар мотался вокруг юной звезды, волшебный грифель вкупе с божественным даром, попав в руки вселенского пьянчуги, одушевили неказисто намалеванный наш с вами мирок. Намалевал он, довольно хмыкнув, и отправился в ближайшую пивную, оставив нас с вами разбираться со всеми своими земными проблемами, военными и мирными, высокими и низкими, с исканиями высокого духа и поползновениями немощной плоти… Господи, до чего же божественно прост и дьявольски сложен сотворенный тобой и безжалостно изгаженный нами мир!

В коридоре послышались шаги. Поднялся дверной глазок.

— Ну что, Сема, как ты тут? — спросил постовой Мошкин.