Я улыбнулась, но Минди была права. В шкафу вместилась бы еще одна спальня. Даже при свете дня обратная сторона никогда не была яркой, и в тенях в дальних углах шкафа могло скрываться что угодно.
Я протянула Минди руку.
– Если боишься, мы можем уйти.
– Еще чего! – насупилась Минди, но встала поближе ко мне. – Не хотелось бы мне жить с твоим папой.
– Мне тоже, – ответила я, вспомнив чувство неловкости, которое мучило меня, когда я гостила в Нью-Йорке. Похоже, причина крылась не в полированной неудобной мебели, и даже не в том, что я не простила отца, который сбежал от нас с мамой. Полагаю, Минди заметила главное, чего здесь не хватает: нет места, где можно спрятаться и исчезнуть.
Я провела пальцами по рукавам папиных пиджаков, старясь определить на ощупь шелк, твид и лен. Но безрезультатно: загробный мир приглушал цвета, запахи и текстуры. Пожалуй, деньги немного значат, когда ты умер. Даже лучшие костюмы в итоге оказываются серыми и некрасивыми.
– Я рада, что ты меня сюда взяла, – сказала Минди. – Мои родители не любили города. Мне никогда раньше не доводилось видеть небоскреб.
– Тогда давай я покажу тебе настоящий, – встрепенулась я. – Мы дойдем до Крайслер-билдинг за полчаса. Он в пять раз выше, клянусь.
– Правда?
– И намного красивее. На нем есть статуи горгулий!
Я собралась покинуть шкаф, но спустя мгновение до моих ушей донесся еле слышный шепот: невнятные слова из глубин шкафа.
Я замерла.
– Ты слышала?
– Ты о чем? – спросила Минди.
Я вгляделась в темноту, прислушиваясь в течение пяти медленных вдохов.
– Вроде ничего, – тревожно ответила я и повернулась к закрытой двери: та показалась мне очень плотной.
Я протянула руку и коснулась ее. Дерево было твердым и непроницаемым.
– Приехали! – вырвалось у меня.
Минди вцепилась в меня.
– Что случилось?