Тринадцатый

— Я вас очень сильно люблю. А, вы, и не знаете. — Донеслось глухое признание из-под одеяла.

Наевшись досыта, сын закрыл глаза. Вернее сказать, они у него закрылись сами.

Алёнушка не спешила класть обратно сынишку в коляску. Еле слышно она запела колыбельную песню. Ту, песню, родом из детства, которую напевала ей бабушка Настя.

Меченый

— Прости, но ты выполнил свой долг. Ты, и так незаконно существуешь уже лишних два круга. Тебе пора на утилизацию.

— За что?

— Ну, почему сразу такой вопрос? Утилизируют ни за что-то. Утилизируют потому, что ты износился.

— Значит, лучше было заржаветь?

— Мы не будем спорить, и заниматься человеческим словоблудием. Ты можешь, радоваться. У тебя есть отличная замена.

— Тогда отпусти вторую душу. Она не виновата.

— Не могу. Её тоже утилизируют.

— А, если я попрошу отпуск. Не большой. Я ведь, заслужил отпуск.

— Что с девочками хочешь развлечься?

— А, хотя бы и так. Разве запрещено?

— Для тебя да.

— Почему?

— Ты слишком много знаешь. Всё. Мне пора. Прости, брат, дел очень много.

— Знаешь, — Меченый оглянулся на полпути к выходу. — Спасибо тебе.

— Не за что. — Эхом прозвучало в ответ. С Меченым разговаривало двойное изображение брата. У брата для брата не нашлось времени для встречи.

В сполохах Северного Сияния появился ещё один яркий, изломанный лучик.