Крысиная башня

— Задержи еще.

— Но зачем?!

— Мне нужно поговорить с… С одним участником.

Ганя сжал челюсти.

— Сколько тебе нужно? — спросил он наконец. — Минут пятнадцать?

— Не меньше сорока.

Он не двинулся с места. Настя приподняла бровь:

— Иди, ты свободен.

— Настя, для этого я тебе время организовывать не пойду.

— Пойдешь! — Она смотрела на него в упор, язвительно и насмешливо. Ее рука гладила живот под ребрами, и Ганя заметил это болезненное движение.

— А прикажу, и за ручку его мне приведешь, и будешь шампанское в постель подавать! А нет — вышвырну тебя к чертовой матери! Ну не делай такое лицо, обиды — Дело не мужское. Ты похож на бабу, когда так смотришь. Иди, объясни людям про задержку.

Гане стало до смерти ее жалко. Он хотел назвать ее сукой или обругать матом, но сдержался. Во внезапно обострившихся чертах ее лица, в тяжелом дыхании и лихорадочном блеске глаз ему ясно увиделась болезнь. Ганя опустил голову и ушел туда, где курили, ожидая отправки, операторы.

Настя посмотрела на Мельника и махнула ему рукой. Он кивнул и вошел вслед за ней в обшарпанный подъезд, в котором снимала помещение производящая компания. Настя шла впереди, и он смотрел, как покачиваются ее бедра, как напрягаются икры при ходьбе. Одновременно перед глазами Мельника встала обнаженная Иринка, руки напряглись, словно снова почувствовали ее вес, грудь ощутила тепло ее тела. Он яростно хотел женщину. Настя покачивала бедрами в нескольких шагах впереди, призывая догнать себя. В круглой башне бегала из угла в угол предвкушающая свободу крыса, в голове стихали голоса людей, которые просили от Мельника помощи.

Он почти потерял над собой контроль, и это его разозлило: крыса могла пищать сколько угодно, но единственной женщиной, до которой Мельник действительно хотел дотронуться, была Саша. Он прикрыл глаза и представил, как проводит пальцами вдоль тонкой ложбинки ее позвоночника и ощущает, как подрагивает теплая нежная кожа.

Настя загремела ключами, открывая дверь своего кабинета. Она не включила свет, но жалюзи были открыты, и в кабинете хватало света от уличного фонаря. Этот свет придавал вещам мягкий интимно-оранжевый оттенок.

— Что вы хотели мне сказать, Анастасия… простите, не помню вашего отчества, — мягко спросил Мельник.

— У меня нет отчества. У тех, кто работает на телевидении, не бывает отчеств. — Настя улыбнулась. — Так что можешь звать меня как хочешь. А я буду звать тебя Мельник, ладно? Мееельник, — она протянула ударный слог, как будто от слова ей стало вкусно.

— Ладно, — согласился он. — Так что ты хочешь сказать? Там ждут люди, съемка и без того сильно задержалась. Это неправильно.

— Я вспомнила, — сказала Настя, — что не забрала у тебя зажигалку. А она недешево стоит. Это «Дюпон».

— Да, конечно, — спохватился Мельник. Ему и в самом деле было неудобно, что он забыл о зажигалке. Ладонь Мельника нырнула в карман пальто, но там скопилось слишком много ерунды, чтобы зажигалка сразу нашлась. Пальцы натыкались на скомканные бумажки, кольцо с ключами, мелочь и бумажные деньги, и даже маленькая банка меда все еще лежала там, но выловить зажигалку было совершенно невозможно.