– Ага, – осклабился клиент. – Мой сахарок.
При усиливающейся неприязни к здоровяку, Захару хотелось поработать над портретом. Очень уж хорошенькой была малышка. Невероятно, что у этого буйвола родилась такая дочь. Клиенты не обязаны нравиться. Но портрет вдохновлял и просил скорейшего воплощения в чернилах.
Собирая машинку, Кривец думал только об ангельской девочке, о том, как он положит тени и как изобразит ямочки на щеках.
– Будет немного больно, – сказал он, смазывая кожу клиента вазелином.
– Больно? – повторил мужчина насмешливо. – Считаешь, что разбираешься в боли?
– Простите?
– Ты думаешь, что, если вставил эти рога, набил на себе демонов, значит, можешь судить о боли? Сынок, я видел такую боль, какая не приснится в страшных кошмарах ни тебе, ни этим уродцам.
Он бросил взгляд на фотографии с разукрашенными и шрамированными людьми.
Обращение «сынок» наполнило рот Захара кислой слюной. Ему понадобилось усилие, чтобы сохранить спокойное выражение лица.
И еще он заметил, что Эдик сказал «я видел боль», вместо «я испытал».
– У каждого свое понимание боли.
– Ерунда, – фыркнул Эдик. – Боль есть боль. Это страна, куда ты попадаешь по особенному билету.
Один из многочисленных братьев Кривца был военным. Подобным снисходительным тоном он учил Захара жить.
«Ты знаешь, как это – получить заряд шрапнели в ногу?» – спрашивал брат.
Захар парировал:
«А ты знаешь, как это – разрезать себе язык на две части?»
Но с клиентом он спорить не стал.
– Как скажете, – произнес он и включил стереосистему на полную громкость.
Эдик вздрогнул.
– А нельзя ли? – прокричал он.