Он захлопнул книгу и вышел из студии. В салоне красоты не было посетителей. Соня сидела в кресле, забросив длинные ноги на стеклянный столик. Она ела чипсы и смотрела телевизор.
– Что такой кислый?
– Не знаю. Обычная депрессия перед Новым годом.
– Тебе надо крепко забухать. И покурить. Мы собираемся праздновать у Вики. Можешь присоединиться к нам. Будет много девчонок. Ну и парней, если ты вдруг все-таки педик.
– Спасибо, но я уезжаю на Рождество.
– Как знаешь.
Захар посмотрел на экран. Заплаканная женщина говорила что-то в камеру.
– Сделай погромче.
Соня включила звук.
– Я прошу вас вернуть мне мою Сашеньку. Я взываю к вашему сердцу. Она – моя единственная доченька, она никому не причинила зла. Верните ее, не делайте ей больно.
Картинка сменилась. Теперь на экране появилась фотография девочки лет семи. Светлые волосы, ямочки на щеках. Это была та девочка, которую Захар вытатуировал полчаса назад на предплечье Эдуарда Петровича. Это была та же самая фотография.
Зазвучал голос диктора:
– Если у вас имеется какая-то информация о местонахождении ребенка, просим сообщить в милицию или по телефонам…
– Ты домой собираешься? – зевнула Соня. – Я буду закрывать салон.
– Ага, – отстраненно сказал Захар.
Нахмуренный, задумчивый, он вернулся в свой кабинет и оделся. Часы показывали половину десятого. В студию заглянула Соня:
– Тебя к телефону.
В трубке стационарного телефона отчаянно хрипели помехи, и он уже хотел отключиться, когда из шума пробился далекий голос:
– Не смей! Я знаю, что ты задумал! Не смей!
– Пап, я ничего не слышу, – сказал он и повесил трубку. – До завтра, Соня.