Хэллоуин ,

«Он умалишенный», – все более ужасаясь, подумал Данила. Смутные надежды стать хотя бы экспонатом, полезным мировой медицине, таяли на глазах. Его выпотрошит ненормальный старик, страдающий одышкой, после чего засунет останки в склянку… Забавы ради?

– Сомнение, читающееся в ваших глазах, мне понятно. Я и сам, по правде сказать, поначалу сомневался, но, как говорят в народе, «утопающий хватается и за соломинку». Ты имел удовольствие быть знакомым с моим сыном Виктором?

«Еще какое», – уныло подумал Данила, но ответил кивком. Чертовщина начинала обретать формы, и следовало слушать внимательнее. Собственно, от этого зависело его ближайшее будущее.

– Виктор серьезно болен… был серьезно болен. Недуг вытягивал из него все силы, истощая и превращая в бледную тень. Я был бессилен и мог лишь наблюдать, как мой сын медленно угасает.

Что-то гулко грохнулось об пол. Алексей Гаврилович воровато оглянулся через плечо, в его глазах промелькнуло нечто новое. «Не иначе страх?» – подивился студент. Разум решительно отказывался вообразить, что же могло напугать этого вурдалака в человечьем обличье. Профессор схватил ланцет, занес его над животом студента, когда звук повторился с удвоенной силой. Ему вторил еще один, совсем иного рода: низкий утробный вой или стон, от которого кровь стыла в жилах.

«Какое же злодейство ты совершил?!» – подумал юноша.

Профессор же замахнулся для удара, противненько взвизгнул, схватился за сердце и осел на пол, словно мешок с требухой, успев вонзить хирургический инструмент Даниле в бедро. Студент и испугаться-то как следует не успел.

Непонятно было, радоваться или скорбеть по, возможно почившему, профессору: ремни продолжали крепко держать, голова из банки таращилась пустым взглядом, ланцет торчал из бедра, а за небольшой дверкой, ведущей из темницы, кто-то скребся и подвывал нечеловеческим голосом – очень уж хотелось ему попасть внутрь.

Спокойно! Студент усилием воли заставил себя расслабиться. Ему отчасти это удалось, хотя инструмент в ноге не способствовал. Данила аккуратно повернул руку до предела, стараясь не вывихнуть запястье, что было бы сейчас весьма некстати. Он потянул ланцет за ручку, пытаясь не думать о том, хватит ли замаха извлечь его полностью. Картинка перед глазами предательски поплыла, но молодой человек ухватил подлое сознание, вперившись глазами в склянку с головой Степки. «Он не смог», – сказал себе студент. Он не смог. Он не смог, оннесмог оннесмог оннесмогоннесмог, – крутилось в голове. Ланцет поддался, плавно пополз вверх, движимый дрожащими пальцами, попутно рассекая близлежащие ткани. Данила сжал зубы так, что они заскрипели. Извлеченный на две трети инструмент застыл – дальше ремни не позволяли.

За дверью бесновалось чудовище, по костяшкам пальцев побелевшей руки, сжимающей ланцет, лениво ползала муха.

– Спокойно, – Данила понял, что говорит вслух, но это даже помогало лучше сосредоточиться. – Ты справишься.

Перебирая пальцами, он спустился от ручки к черенку и, приблизившись к основанию раны, снова потянул. Ланцет выскользнул так непринужденно, словно бы и не держала его бренная плоть. Не ожидавший столь легкой победы Данила едва не выронил инструмент, вскрикнул и сжал кулак, тяжело дыша. На лбу выступила испарина.

Усмирив дыхание, он медленно повернул ланцет в руке, лезвиями к ремню, и надавил. Рассек кожу, поморщился, сместил лезвие ниже.

Со студента уже семь потов сошло, а он и половины не одолел. Рука от неудобства расположения затекла и слушаться отказывалась. Голова Степки глазу примелькалась и должного эффекта уже не оказывала, а стало быть, и стимулом служить более не могла.

За дверью установилась тишина, что настораживало.

Данила решил размять онемевшее запястье. Медленно, без спешки повел рукой вниз и вверх. Тут-то чудовище окаянное и возопило вновь, застав студента врасплох. Он вздрогнул от неожиданности, инструмент дернулся в руке, застыл на мгновение на кончиках пальцев и ухнул вниз, под стол, к своему прежнему хозяину.

«Я погиб, – решил Данила и печально улыбнулся, вспомнив недавние переживания. – Эх, Варечка, не поминай меня лихом».

– Данила? – раздался тонкий девичий голос. Студент поначалу в диво не поверил – галлюцинации! – и потому промолчал.

– Данила? – Голос дрожал и, казалось, был готов вот-вот сорваться на плач.

– Варя, – с замиранием сердца откликнулся Данила, словно спугнуть боялся, и затем повторил громче: – Варя!