Проект «Асгард»

22
18
20
22
24
26
28
30
Настоятель

P.S. Маринка у нас дама с характером, язык — как абордажная сабля. Я тебе завидую.

Дневник Славяна

В доме перечно-едкой густой пеленой висел сизый дым. Ближе к углам он, расслаиваясь в прохладном воздухе, уплотнялся, растекался тонкими, отчетливо видимыми в падающем из окон свете лоскутами и опускался к полу. Глаза и нос щипало, в горле першило. У печки на корточках сидела Марина и, зажмурившись, шуровала в топке длинной черной кочергой. Снопами летели искры, сыпались на предусмотрительно положенный под печью лист нержавеющей стали алые угольки.

Не притворяя за собой двери, Марат, задержав дыхание, проследовал к девушке, мягко отобрал у нее кочергу и закрыл чугунную дверцу топки. Потом, распахнув пошире поддувало, он поджег от спички газету и сунул ее в предварительно им же открытый самоварник.

Смог, какое-то мгновение помедлив, всколыхнулся и эфемерными струйками устремился в подготовленную ловушку. Прогретый дымоход создал нужную тягу. Стало гораздо терпимее, с улицы пошел свежий воздух.

— Здорово. — Похвалила его Марина. — Где ты этому научился?

— Было у меня время на освоение премудростей печного отопления. — Гася в пустом ведре под рукомойником остатки газетного факела, ответил Марат. — Много времени… Академические курсы истопников проходил по расширенной программе.

— Понятно.

Девушка почесала кончик носа, испачкав его сажей.

— Кое-что ты все же умеешь. Значит, в хозяйстве пригодишься. Отправляйся пока за водой, а я в доме уберусь и ужин разогрею. Котлетки. Колодец во дворе. Да не вздумай упустить ведро. Оно последнее.

— Это? — Удивился Марат, уставившись на сосуд под рукомойником. — Я же в него газету бросил. И грязное оно…

— У двери на террасе слева новое эмалированное возьми.

Она опять почесала нос и стала похожа на кошку из одноименного мюзикла.

— Веревка в ведре. Вороток сделать не успели. Вручную справишься, там не глубоко, метра три всего… Еще дров натаскай про запас. Поленница у стены за домом, рубероидом накрыта. И ноги, пожалуйста, вытирай о резиновый коврик на улице под дверью, я по сто раз полы драить не намерена.

Уборку хозяйка затеяла капитальную. Перемыла не только полы, но и всю посуду, подоконники и стекла в буфете. Сняла с углов паутину, повесила новые полотенца у рукомойника и застелила стол чистой скатертью. Поэтому ужинать они сели лишь на закате.

Из-за отсутствия электричества Марина зажгла керосиновую лампу. Плохо отрегулированный фитиль коптил, но на это никто не обращал внимания. Тепло раскочегарившейся печки действовало умиротворяющее, располагая к мечтательной расслабленности — сказывалась усталость наполненного событиями дня. Ноги становились ватными, ими не хотелось шевелить, даже развалившись удобно на стуле с мягким сиденьем. Запах жареной картошки сам по себе пленял, но рука ленилась тянуться вилкой к сковороде и медлила.

— Ты что не ешь? — Произнесла, наконец, Марина. — Не любишь на подсолнечном масле? Я сливочное впопыхах забыла.

Ее голос звучал немного растерянно, как у ребенка, который шалил-шалил, заигравшись, перегнул палку и сейчас раскаивается.

— Попробуй, вкусно… Там лучок и листик лавровый. Котлеты вроде тоже удались. Ты же хотел котлет-то… У нас и горчица есть.

— Горчица? — Машинально переспросил Марат и, сразу спохватившись, добавил: — Я на подсолнечном люблю. Больше, чем на сливочном. Просто еда горячая, а мне дуть неохота. Стану дуть, решишь, будто я чурбан неотесанный, прибыл из медвежьего угла, где лаптем щи хлебают.