«Ну, давай, друг, покажи нам свое настоящее лицо, — с грустью думал Марат — открой страшный секрет, ради которого стоило жить и умирать. Надеюсь, ты здесь ничего от нас не утаил»…
Он перевернул страницу и устроился на стуле поудобнее…
Честно говоря, я и сегодня еще нахожусь под впечатлением пережитого. Порой мой разум отказывается верить в реальность произошедшего, и тогда его захлестывает лихорадочное нервное возбуждение, частично справиться с которым удается лишь медикаментозным способом. Даже транквилизаторы не в силах полностью остудить жар моего тела, высушить струящийся по лицу пот, заставить померкнуть яркие картины тропического пейзажа, заслоняющего собой весь остальной мир. Я вновь и вновь оказываюсь в Мексике в Городе Богов, прохожу Путем Мертвых, поднимаюсь по ступеням Пирамиды Солнца и вижу перед собой коленопреклоненную фигуру сухопарого старика в распахнутой на груди белой рубахе. Он уже готов к ритуалу. В его руках короткий самурайский меч, в глазах — пустота. Опять слышу тихий, умиротворенный вздох, хруст взрезаемой плоти, перепуганные крики людей вокруг…
Никто не попытался его остановить. Все сначала молча смотрели, принимая происходящее за шоу, а потом начали метаться по площадке и кричать на разных языках, как строители Вавилонской башни, под ногами которых разверзлась бездна. Хватали в охапку малолетних и взрослых детей, подталкивали к спуску женщин, пытались куда-то дозвониться по мобильным телефонам, падали в обморок…
Почему я первым кинулся к нему? Ужели только потому, что я врач? Не думаю… Было еще что-то, что заставило меня действовать без промедления. Любопытство? Может быть… Ведь тетрадь в твердом переплете я заметил сразу, еще до того, как сталь проникла в тело самоубийцы. Она лежала меж его колен, как священный ритуальный атрибут, как магический фетиш, ждущий жертвенного окропления. Все затевалось им ради нее: восхождение на зиккурат, обращенное к востоку лицо, отточенный клинок, смерть и бесконечное равнодушие к окружающей толпе.
Но жертвенная кровь не пролилась на подготовленный алтарь. Опускаясь рядом с пожилым мужчиной на корточки, дабы не дать ему завалиться на торчащий из живота меч, я накрыл тетрадь своей сумкой. Затем, пользуясь суматохой, засунул ее в джинсы под ремень, опустив сверху майку. Спрятал от взоров тупых, обезумевших овец. Так что, можно утверждать, она досталась мне по праву, ибо только я распознал в ней нечто большее, чем стопку прошитых нитью бумажных листов. Наши пути пересеклись и объединились. Артефакт меня выбрал. Вещи, подобные этой, сами находят себе хозяев.
Когда прибыли полиция с медиками, мне оставалось передать им обмякший труп и сказать пару слов для полицейского протокола. Не понадобилось даже вызывать переводчика. Объяснились просто: знаками и с помощью плохого английского, который более-менее понимают все медики и полицейские в туристических местах земного шара. Моя супруга, активно способствовавшая межнациональному общению, получила в виде сувенира Пернатого Змея[11] на цепочке с зеркальца заднего вида реанимобиля.
Сейчас он болтается над ее туалетным столиком, каждый раз напоминая нам о приключении в стране пирамид, которое мы решили ото всех оставить в тайне. Иначе, какой от приключения прок? Расскажи мы все друзьям и знакомым, мы бы встали с ними на один уровень, потеряли бы нечто сокровенное, будоражащее нашу общую память и воображение. Лишились бы возможности владеть чем-то безраздельно.
Валентина недавно сделала в тату-салоне наколку вокруг левого соска. Надпись: «Mexico. Welcome To Nightmare»[12] и лаконичный рисунок: алую капельку крови. Теперь, когда мы занимаемся сексом, я ласкаю татуировку языком, и мне кажется, что она оживает. Медленно вращается вокруг коричневой пуговки, танцует танец возбужденной, пылающей страстью плоти. О тетради Валентина, естественно, не знает. Это касается только меня одного.
На счастье, приступы нервного возбуждения довольно редки. Они не способны помутить рассудок и сломить мою волю. Я хожу на работу и общаюсь с друзьями, стараясь ничем не выдавать своего душевного состояния, своих устремлений, своей избранности. Может, иногда чем-то обнаруживаю себя и кажусь окружающим странным, но обстоятельства заставляют спешить: время неумолимо, а сделать предстоит слишком много.
Завещание Алана Виндхаузера
Оставшийся после завтрака день, вплоть до ужина — обед они опустили — протекал в заботах, каковые еще утром обозначил для выполнения Марат. Хозяйка дома более с ним не спорила и даже порой советовалась по поводу некоторых незначительных частностей. К примеру, они в совещательном порядке постановили, что Марине лучше будет подвинуть свою кровать вплотную к печке, чтобы максимально использовать ее животворящее тепло.
Затем, распахнув все форточки, проветрили хорошенько помещение, избавляясь от банного запаха распаренной древесины стен и лишней влажности воздуха. Перенеся обработку сквозняком, постельное белье, матрасы, подушки и одеяла приятно порадовали своими вновь приобретенными качествами: к ним вернулись все признаки комфортности, столь свойственные этим предметам быта.
Дождь на улице не прекращался. Гроза ушла на восток, но ветер продолжал трепать обступившую дачный поселок березовую рощу, молодые яблоневые деревца на участках садоводов, мотал провода электропередач, к которым, впрочем, приют странников не имел никакого отношения. По проселку мутными селевыми потоками текли ручьи. В придорожных канавах кружились водовороты, шумели водопады и бурлили грязевой пеной плотины.
Иногда, вспомнив про Славкин дневник, Марат испытывал жгучее нетерпение. Его охватывало непреодолимое желание, бросив все, вновь предаться чтению, но всякий раз он через силу сдерживался. Торопливость, как верно подметил Настоятель, не пошла бы сейчас на пользу. Увлекшись поглощением страниц, можно было пропустить нечто важное, чего и сам автор написанных строк, возможно, в пылу накативших страстей не заметил. Исключительность документа обязывала к собранности. В отношении найденного вместе с дневником старинного манускрипта первое поверхностное суждение окрепло и переросло в убежденность.
«Не знаю, куда там дальше ниточка приведет, — размышлял Марат, — но эта брошюрка в твердом переплете подобна взведенной гильотине. Очень опасная вещица. Возможно, даже опаснее, чем я могу себе представить. Все началось с нее. Именно для установления ее местопребывания в конечном итоге послали майора с „лешими“ — тут сомнений нет… Хотя по поводу Славкиной неосторожной писанины они тоже откуда-то были в курсе: ведь сначала командир спецназовцев показал мне вполне современное канцелярское изделие, которое спутал с тем, что лежит сейчас здесь под подушкой. Кто их информировал? Неужели за Славкой все же стабильно присматривали, выжидая удобного случая для нападения? Тогда почему не вышли на тайник в подвале? Кабы слежка велась регулярно — непременно бы знали о тайнике и не тянули с расправой. И почему погиб тот, кто мог доставить к манускрипту напрямую? Не логично…»…
Увлекшись рассуждениями, он часто отвечал невпопад на Маринины вопросы и нарушал слаженность работы. Девушка только вздыхала, терпеливо повторяя предыдущую фразу, которую тот пропустил мимо ушей. Марат незамедлительно исправлял недоразумение, покаянно изображал полную покорность, с удвоенным рвением двигал мебель и вколачивал, куда нужно, гвозди.
Ближе к вечеру, когда хозяйка уже хлопотала у плиты, он улучил момент и опять заглянул в Славкину тетрадь. Искушение было столь велико, что Марат не мог ему противостоять, тем более — заняться ему все равно было нечем. Читать стало еще интереснее: появились новые персонажи, причастные к делу.
ebooksa