Журналюга

Если это прокатывает — человек попадает на крючок и с ним уже начинают работать по-настоящему: дают важные и серьезные задания. Поэтому на курсах гидов-переводчиков всегда строго предупреждали: держитесь с иностранными гостями приветливо, дружелюбно, улыбайтесь им во все свои тридцать три зуба, но никакого сближения и неформального общения не допускайте. А если кто-то из иностранцев будет вам настойчиво впихивать из одежды или же о чем-то настоятельно просить — немедленно сообщите дежурному по гостинице (от «Спутника»), он точно знает, что надо делать в таких случаях и лично доложит, куда надо. И ни в коем случае не введитесь на вроде бы простые и невинные просьбы «передать одну вещичку моему старинному другу в Москве». Мало ли что это может быть! Вдруг какая-нибудь инструкция, руководство к действию против советской власти? Или же вообще шифровка для внедренного агента западных спецслужб? Короче, бдительность и еще раз бдительность!

…Ладно, доехали да Кремля, выгрузись, пошли на экскурсию. Финны по большей части угрюмо молчали, мрачно смотрели по сторонам и лишь иногда фоткались — на фоне Царь-пушки и особенно — Царь-колокола. Через час Оля незаметно сказала: «Заканчивай, они уже больше не могут!» Ладно, не вопрос: Павел Дмитриевич быстренько завершил рассказ, вывел группу из Кремля и показал, как лучше и быстрее всего добраться до ГУМа. Часть финнов тут же рванула в уже знакомый отдел, но десять человек остались и спросили, где здесь ближайший пивной бар. Им захотелось, видите ли, опохмелиться советским пивом…

Ближе всего была знаменитая «Ладья» (в народе — «Яма») в Столешниковом переулке, но как объяснить маршрут этим полусонным и сильно похмельным финнам? Они же почти ничего не соображают, вдруг еще заблудятся с непривычки, завернут куда-то не туда… Пришлось вести их до цели самому. Оля быстренько покинула группу — сказала, что у нее есть срочные дела. Она была по-своему права: ей нет никакого смысла стоять со своими подопечными в баре, слушать их пьяные разговоры и пить из стеклянных кружек светло-желтую, полупрозрачную жидкость, называемую у нас пивом. И закусывать его скумбрией холодно копчения…

Павел Дмитриевич довел сильно жаждущих опохмелиться финнов до бара, нагло пролез к дверям (перед входом, как всегда, стояла небольшая очередь) и сказал швейцару: «У меня гости из Финляндии, очень хотят пивка попить!» И кивнул на мрачных сынов Суоми — вид у тех был более чем красноречивый.

Ушлый швейцар все мгновенно понял и кивнул — сейчас сделаем! Но за проход вне очереди следует… И потер большим пальцем об указательный, будто пересчитывает бумажки. Павел Дмитриевич прекрасно знал таксу за ускоренный проход — один рубль. Сказал финну, который более-менее понимал по-английски: нужно дать «на лапу» швейцару, таковы местные правила: «Ван рубл!» Тот перекинулся парой фраз с другими участниками пивного похода, и все понимающе закивали — не вопрос, надо — значит, надо. Полезли в кошельки, достали деньги, отдали Павлу Дмитриевичу.

Тот снова пробился к дверям (очередь уже начала недовольно ворчать), посмотрел, а у него в руках — десять целковых. То ли тот финн что-то не так понял, то ли еще что-то, но сумма оказалась в десять больше, что требовалась для прохода. Но Павел Дмитриевич долго раздумывать не стал — зажал в руке одну желтую бумажку и решительно постучал в дверь (девять остальных ловко спрятал в карман). Вручил швейцару «проходной рубль» и махнул рукой финнам: быстрее сюда! Смертельно истосковавшиеся по живительной влаге гости дружно вломились в бар. Где Павел Дмитриевич их и оставил — пить с ними не захотел (хотя его настойчиво приглашали), тоже сослался на некие неотложные дела. Ну их, этих горячих финских парней, еще сопьешься тут с ними. А нам оно надо?

Глава 21

По дороге домой Паша думал: второй день работы оказался еще более прибыльным, чем первый. Помимо официальных двух пятьдесят за экскурсию по Кремлю он получил девять «левых» рублей. Хм, так работать — одно удовольствие! И, что самое приятное, об этих его дополнительных целковых никто не узнает: финны искренне считают, что у нас так принято — это типа чаевых за внеочередное обслуживание в питейном заведении. Дело для них привычное и очень даже знакомое.

Ну и хорошо — пусть думают так и дальше, он их разубеждать, разумеется, не станет. В конце концов, можно считать это премией: он потратил на них свое личное время, оказал услугу — сопроводил к хорошему (относительно) бару, обеспечил проход вне очереди. А всякая работа, как известно, должна достойно оплачиваться. Тем более что для этих богатеньких туристов-капиталистов этот рубль — совершенно незначительная сумма. Они, кстати, именно за этим и приехали в Москву: тратить деньги и напиваться. Точнее даже — надираться до невменяемого состояния, до полной отключки (что является совершенно недопустимым и даже строго наказуемым в их стране).

И что тогда голову ломать? Раз они капиталисты, то надо общаться с ними исключительно по-капиталистически — платите и еще раз платите! За каждую услугу, за каждый шаг в вашу сторону — ван рубл! Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Или, что более для нас привычно и естественно, с волками жить — по-волчьи выть.

* * *

26 мая в школе отгремел последний звонок — официальное окончание учебы для десятиклассников. Впереди были выпускные экзамены, и первым шло сочинение. По поводу него Паша совершенно не волновался — был уверен, что напишет так, как надо, на «отлично». Главное, чтобы повезло с темой.

Повезло: две первые были по классической русской и советской литературе, но довольно скучные — Тургенев и Шолохов. Он, в принципе, мог без проблем раскрыть любую из них, материал знал хорошо, но все-таки решил выбрать третью, так называемую свободную. Та была абсолютно беспроигрышной: «Жизнь и судьба человека в современной отечественной литературе». Раскрывать он ее собирался на основе воспоминаний дорого Леонида Ильича, конкретно — по «Малой земле».

Он эту книгу недавно перечитал (когда готовился к конференции в школе) и неплохо помнил. За художественную часть сочинения он абсолютно не волновался: пусть кто-нибудь посмеет сказать, что книги Брежнева — это не литература! Или что в них не раскрывается героический образ советского человека, живущего ради своей страны и упорно, мужественно преодолевающего все преграды и препятствия на пути к светлому будущему… Надо было лишь не наделать ошибок — и с этой задачей он успешно справился.

Сначала он написал черновик (на это ушел всего лишь час — тема-то отлично знакомая!), два раза его проверил (на это — еще полчаса), затем аккуратно, не торопясь, переписал текст на чистовик. Паша хорошо знал: почерк у него не самый лучший, особенно когда спешит, поэтому старался не гнать, усердно выводил каждую буковку. И под конец проверил всю работу целиком — уже окончательно. Остался, в принципе, доволен: всё написано по существу, по делу и достаточно хорошим, живым, образным языком. Учителям точно должно понравиться…

Так и вышло: за сочинение он получил «пять» (его работу похвалила сама директриса). Теперь следовало сдать устный экзамен по русскому и литературе — и две отличные оценки в аттестате гарантированы. Сложнее всего было с алгеброй: как он ни старался, но некоторые задачи оказались для него все-таки совершенно непостижимыми и нерешаемыми (сказывалась природная нелюбовь к математике).

Но здесь он надежно подстраховался: договорился о помощи с Володькой и Сашкой. Они разбирались в алгебре намного лучше, чем он, значит, могли оказать дружескую услугу. План был такой: первый час он спокойно сидит и пытается решить то, что ему по силам. А самые сложные задачи по-тихому переписывает на листочек и выносит из класса — когда разрешат отойти в туалет. В уборной он прикрепит свой листок кусочком пластилина под подоконником и возвращается на свое место. Следом за ним просится выйти Володька — в туалет отпускают строго по одному (именно по той причине, чтобы не было подсказок), а еще через пятнадцать минут класс покинет Сашка. Они (каждый по отдельности) посмотрят его задачи и прикрепят ответы под тот же самый подоконник.

Еще через полчаса Паша выйдет еще раз (учителя же не звери, отпустят мальчика по малой нужде!), заберет листочки с решениями и незаметно перепишет их на свой черновик — конечно, с помарками и зачеркиваниями, чтобы проверяющие поверили, что это он сам пытался решать самые трудные задачки. А ближе к концу экзамена он аккуратно перепишет всё на чистовик. За эту услугу Паша обещал Сашке и Володьке по пять рублей каждому: дружба дружбой, но материальный фактор тоже должен быть — чтобы лучше и надежней стимулировать своих помощников.

Этот план великолепно удался: на экзамене б о льшую часть времени сидела только их математичка, Светлана Васильевна (завуч Маргарита Павловна все время убегала куда-то по школьным делам), а она не слишком строго следила за ребятами. И без проблем отпускала в туалет. Если бы в это время в классе находился бы кто-нибудь посторонний, он бы точно подумал, что у всех учеников вдруг начались проблемы с желудком или мочевым пузырем: каждый выбегал в туалет по несколько раз. И отсутствовал как минимум минут по пятнадцать-двадцать…

Но опытная, мудрая Светлана Васильевна прекрасно понимала состояние ребят и делала вид, что ничего не замечает (просто сидела за своим столом и читала какую-то книгу), К десятому «а» она относилась очень хорошо, претензий ни к кому конкретно не имела, потому и не зверствовала. Да зачем ей это? Она же расстается с учениками навсегда и хочет, чтобы у ребят остались о школе и об ее уроках только хорошие воспоминания. И о не самой, как человеке, тоже.

Паша полностью разделял и приветствовал такой подход к жизни: доброе дело обязательно тебе зачтется. И наоборот — за подлость, предательство, жестокость рано или поздно, но придется ответить. Для кармы важен каждый твой поступок и каждое твое решение. Ведь, как говорят в определенных кругах, бог не фраер, он всё видит. Если же относишься к людям хорошо, по-людски, и с тобой всё будет в жизни нормально, но вот если наоборот…