Его возбуждение было очевидно еще до того, как он спустил штаны.
— Я преодолел боль, — учтиво объяснял он. — Никакой боли, что бы я ни делал с собой. Пожиратель Лезвий ничего не чувствует.
Под штанами он был голым.
— Видишь? — гордо поинтересовался он.
Она видела. Лобок чисто выбрит, и все покрыто множеством изуверских украшений. Крючки и кольца пронзали кожу толстого живота и гениталий, тестикулы щетинились иглами.
— Потрогай, — предложил он.
— Нет… спасибо, — ответила Кэрис.
Он нахмурился; его верхняя губа задралась и обнажила зубы, на фоне бледной кожи казавшиеся желтыми.
— Я хочу, чтобы ты потрогала меня, — произнес он и протянул к ней руку.
—
Пожиратель Лезвий замер. Только глаза метались из стороны в сторону.
— Оставь ее.
Она знала этот голос слишком хорошо. Конечно, это Архитектор, проводник ее грез.
— Я не причинил ей вреда, — промямлил Брир. — Правда? Скажи ему, что я ничего тебе не сделал.
— Прикройся, — велел Европеец.
Брир подхватил штаны, как застигнутый за мастурбацией мальчишка, и отошел от Кэрис, бросив на нее заговорщицкий взгляд. Только тогда Мамолиан вошел в парилку. Он был выше, чем она представляла себе, и выглядел более печальным.
— Прошу прощения, — произнес он тоном метрдотеля, извиняющегося за неловкого официанта.
— Ей было плохо, — сказал Брир. — Поэтому я и вломился.
— Плохо?
— Она говорила со стеной. Звала свою мать.