Проклятая игра

22
18
20
22
24
26
28
30

Кроме того, Марти обдумывал несколько более важных вопросов. Во-первых, Шармейн. Скорее от любопытства, чем от страсти, он размышлял о ней все больше и больше. Он чувствовал желание узнать, как ее тело выглядит сейчас, спустя восемь лет. Бреет ли она по-прежнему тонкую линию волос, проходящую от пупка к лобку; не изменился ли пикантный острый запах ее свежего пота. Его интересовало, так же ли ей нравится заниматься любовью, как раньше. Она всегда выказывала больший аппетит к самому половому акту, чем другие знакомые ему женщины; это одна из причин, почему он женился на ней. Осталось ли все по-прежнему? А если да, с кем она утоляет свою жажду? Снова и снова Марти прокручивал в голове дюжину подобных вопросов. Он обещал себе, что при первой возможности отправится повидать Шармейн.

Эти недели заметно улучшили его физическую форму. Жесткий режим тренировок, установленный им с первой же ночи, поначалу был мучительным. Но через нескольких дней мышечные боли прошли и усилия стали приносить плоды. Он вставал в половине шестого и совершал часовую пробежку по поместью. Неделю он бегал по одному и тому же кругу, потом стал изменять маршрут, чтобы больше узнать о поместье и увеличить нагрузку. Здесь было на что посмотреть. Весна еще не вступила в силу, но природа уже пробуждалась. Пробивались крокусы и нарциссы, набухшие почки деревьев лопались, понемногу распускались листья. Марти потребовалась неделя, чтобы полностью узнать поместье и связать воедино все его части. Он изучил озеро, голубятню, плавательный бассейн, теннисные корты, питомник, лес и сад. Однажды утром, когда небо было относительно чистым, он обежал всю усадьбу вдоль ограды, в том числе и в глубине леса. Теперь он считал, что знает территорию лучше любого другого, не исключая хозяина.

Это очень радовало: не просто возможность пробежать несколько миль свободно, когда никто не смотрит тебе в затылок, а возвращавшееся восприятие природы. Марти нравилось рано вставать и видеть восход солнца; как будто он мчался навстречу рассвету, а заря занималась лишь для него одного — обещание света, тепла и возвращения жизни.

Вскоре он избавился от слоя жира вокруг талии; снова обрисовались четкие контуры мышц живота — «стиральная доска» пресса, которой Марти всегда гордился, как мальчик, и которую, как он полагал, потерял навсегда. Мускулы опять заиграли — поначалу напоминали о себе ноющей болью, а затем зажили своей пылкой, горячей жизнью. Вместе с потом он выжимал из себя годы уныния и поражения, смывал их и становился легче. Вновь он почувствовал собственное тело как систему, где все части работают слаженно, организм сбалансирован и требует уважительного отношения.

Если Уайтхед и разглядел перемены в физической форме своего охранника, ни одного комментария он не сделал. Однако Той в один из приездов немедленно отметил это. Марти тоже заметил, что Той изменился — но к худшему. Неловко было бы говорить о том, каким усталым он выглядел; Марти чувствовал, что их отношения пока не позволяют подобной фамильярности, и лишь надеялся, что Билла не поразил серьезный недуг. Он побледнел, а его широкое лицо так осунулось, будто Тоя пожирало что-то изнутри. Исключительная для его возраста легкость походки также исчезла.

Кроме недомогания Тоя оставалось еще несколько загадок. Во-первых, коллекция: работы великих мастеров на стенах дома. Они были запущены. Никто не стирал с них пыль месяцами или, возможно, годами; помимо желтоватого лака, затуманивающего их красоту, в слоях краски появлялись новые трещинки. Марти никогда особенно не привлекало искусство, но он часто смотрел на эти холсты и чувствовал растущий интерес к ним. Многие картины — портреты и религиозные сюжеты — не слишком нравились ему: он не знал изображенных людей и событий. Но в небольшом коридоре первого этажа, ведущем в пристройку (раньше там располагались апартаменты Евангелины, а теперь — сауна и солярий), он обнаружил две картины, поразившие его воображение. Пейзажи были написаны одним и тем же неизвестным мастером. Судя по тому что их повесили в закутке, они не считались шедеврами. Однако удивительное смешение реального — деревья, вьющаяся дорога под желто-голубым небом — и абсолютно фантастического — дракон с пятнистыми крыльями, готовый сожрать человека на дороге, летящие над лесом женщины, отдаленный город в огне — выглядело необыкновенно убедительно. Марти вновь и вновь приходил к полюбившимся полотнам и находил все больше невероятных деталей в чаще зарослей или в дыму пламени.

Не только картины вызвали его интерес. Верхний этаж основного здания, где жил Уайтхед, был ему недоступен; Марти не раз испытывал страстное желание пробраться туда, пока старик занят, и сунуть нос на запретную территорию. Он предполагал, что Уайтхед использует верхний этаж как доминирующую высоту, чтобы наблюдать за передвижениями своих людей. На эту мысль Марти натолкнула другая загадка: во время пробежек он все время ощущал, что за ним наблюдают. Но он сопротивлялся искушению проверить это. За любопытство он мог дорого заплатить.

Когда он не работал, то проводил много времени в библиотеке. Свежая пресса, которую приносил Лютер, удовлетворяла его интерес к окружающему миру: журнал «Тайм», газеты «Вашингтон пост» и «Таймс», несколько других — «Монд», «Франкфуртер Альгемайн цайтунг», «Нью-Йорк таймс». Марти пролистывал их в поисках статей и картинок с голыми девицами, а иногда брал с собой в сауну и читал там. Когда он уставал от газет, его ждали тысячи книг — в большинстве своем, к сожалению, устрашающе толстые тома. Их было очень много — избранная классика мировой литературы; кроме того, полки заполняли многочисленные растрепанные издания научной фантастики в бумажных переплетах со зловещими картинками. Марти начал читать их, выбирая книжки с наиболее впечатляющими обложками. Еще было видео. Той снабдил его дюжиной кассет с записями боксерских матчей, которые Марти систематически просматривал, прокручивая по несколько раз полюбившиеся пленки. Он мог сидеть весь вечер, восхищаясь мастерством великих бойцов. Предусмотрительный Той присовокупил к ним пару порнографических фильмов. Он отдал их Марти с заговорщицкой улыбкой и советом не глотать все сразу. Там были бессюжетные краткие истории об анонимных парах и троицах, сбрасывавших одежду в первые тридцать секунд и переходивших к делу в течение первой минуты. Ничего особенного, но они сослужили свою службу, когда, как и предполагал Той, свежий воздух, тренировки и оптимизм сотворили чудо с либидо Марти. Скоро наступит время, когда самоудовлетворения перед экраном телевизора будет недостаточно. Все чаще Марти снилась Шармейн. В этих недвусмысленных снах действие происходило в спальне их дома номер двадцать шесть. Отчаяние придало сил, и когда он в следующий раз увидел Тоя, то попросил позволения повидать жену. Той обещал поговорить с боссом, но за этим ничего не последовало. Приходилось довольствоваться фильмами с фальшивыми объятиями и стонами.

Он начал узнавать имена людей, появлявшихся в доме чаще остальных, — доверенных советников Уайтхеда. Конечно, он постоянно видел Тоя. Также приходил адвокат по имени Оттави: худой хорошо одетый мужчина лет сорока, которого Марти недолюбливал с того момента, когда впервые услышал его речь. Оттави говорил со знакомым оттенком презрения, словно издевался надо всем и что-то скрывал. Это навевало болезненные воспоминания.

Был еще человек по имени Куртсингер — неброско одетый тип, обожавший безвкусные галстуки и отвратительные одеколоны. Он часто составлял компанию Оттави, но производил лучшее впечатление. К тому же он реагировал на присутствие Марти в комнате — как правило, коротким твердым кивком. Один раз, когда отмечали заключение какой-то серьезной сделки, Куртсингер сунул ему в карман пиджака большую сигару, после чего Марти многое ему прощал.

Третье лицо, вечно присутствовавшее на стороне Уайтхеда, было самым загадочным из троицы: карлик-тролль по имени Двоскин. Он был Кассием при Цезаре, если Тоя считать Брутом Безупречный светло-серый костюм, тщательно сложенные платки, точность жестов — эти символы опрятности выдавали его одержимое стремление скрыть изъяны своего телосложения. Марти чувствовал в нем и другие качества — те самые, что потребовались ему самому для выживания в Уондсворте. Так же обстояло дело и с остальными приближенными хозяина Под внешним слоем невозмутимости Оттави или любезности Куртсингера скрывались не очень-то, как говорил Сомервейл, милые люди.

Поначалу Марти решил, что его ощущение вызвано своего рода предубеждением человека низшего класса: никто не доверяет богатым и влиятельным. Но чем чаще он присутствовал на встречах, чем больше наблюдал, споров, тем яснее видел в их делах налет жульничества и даже признаки преступления. Разговоры в терминах биржевого рынка он едва понимал, но специфический лексикон не мог полностью скрыть основное направление бесед. Этих людей интересовали механизмы мошенничества; они хотели манипулировать законом и рынком. Они говорили об уклонении от налогов, о сделках между клиентами, позволяющих искусственно поднять цены, о поставках плацебо в качестве чудодейственных лекарств. В их словах не звучало никаких оправданий, наоборот — рассказы о криминальных аферах, о проданных и купленных политиках встречали с явным одобрением. И главной фигурой среди этих манипуляторов был Уайтхед. Они обращались с ним почтительно. Они стремились приблизиться к нему. Он мог — и часто делал это — заставить их замолчать легким движением руки. Каждое его слово воспринималось как речь мессии. Эта шарада очень занимала Марти. В соответствии с «правилом большого пальца», выученным в тюрьме, он знал: чтобы добиться такого поклонения, Уайтхед должен был нагрешить гораздо больше, чем его почитатели. В талантах Уайтхеда Марти не сомневался, он испытывал на себе силу его убеждения. Но самым острым постепенно стал другой вопрос: был ли Уайтхед вором? А если нет, каково же его преступление?

16

Легкость, думала она, наблюдая за бегуном из окна; легкость — вот главное. А если не главное, то наилучшая часть того, что ее восхищало в нем. Она не знала его имени, хотя могла узнать. Ей доставляла большое удовольствие анонимность этого одетого в тренировочный костюм ангела, из губ которого на бегу вырывались клубы пара. Она слышала, как Перл говорила о новом телохранителе, и предполагала, что это именно он. Какое значение имеет имя? Детали только помешают созданию мифа.

По многим причинам для нее настали плохие времена. Вид этого ангела, бегущего по газонам или мелькающего среди кипарисов, стал тем, за что она цеплялась безрадостным утром, сидя перед окном после бессонной ночи: предзнаменование лучших времен, которые должны наступить. Он появлялся регулярно, и она уже рассчитывала на это, а если спала слишком крепко и пропускала его утром, то остаток дня ее не покидало чувство потери. Она с нетерпением ждала следующего свидания.

Но она не могла заставить себя покинуть свой солнечный остров и преодолеть так много опасных рифов, чтобы добраться до него. Даже подать какой-либо сигнал о собственном присутствии в доме было слишком рискованно. Интересно, думала она, насколько у него развиты детективные наклонности. Если да, то он должен обнаружить ее по некоторым очевидным признакам: окуркам в кухонной раковине или запаху духов в комнате, откуда она вышла за несколько минут до него. Хотя ангелы в силу божественной природы вряд ли нуждаются в подобных знаках. Возможно, он без всяких подсказок знал, что она здесь — стоит за этими облаками, отражающимися в оконном стекле, или прижимается к запертой двери, пока он идет, насвистывая, по коридору.

Впрочем, нет смысла встречаться с ним, даже если она наберется смелости. Что она скажет ему? Ничего. А когда он неминуемо потеряет к ней всякий интерес и вернется к своим делам, она останется в безлюдном пространстве, изолированная в своем убежище, на солнечном острове, куда она приплывала на чистом белом облаке из макового сока.

— Ты ничего не ела сегодня, — проворчала Перл. Знакомая песня, — Ты худеешь.

— Оставь меня, ладно?

— Ты же знаешь, мне придется рассказать ему.