Проклятая игра

Дверь спальни оказалась приоткрыта, ее освещала слабая лампа наверху. В комнате царил хаос Той и Ивонна весь вечер собирали вещи и не закончили сборы, когда улеглись в час ночи. Одежда была свалена в кучу на комоде, в коридоре зевал открытый чемодан, галстуки висели на спинке стула, как высохшие змеи, припав языками к полу.

Он услышал шум в коридоре. Он хорошо знал мягкую поступь Ивонны. Она вышла за стаканом яблочного сока или бисквитом, как обычно делала. Ее силуэт появился в дверях.

— С тобой все в порядке? — спросил Той.

Она пробормотала что-то вроде «да». Он опустил голову на подушку.

— Снова проголодалась, — проговорил он, закрывая глаза. — Вечно голодная.

Холодный воздух проник в кровать, когда Ивонна подняла простыню, чтобы скользнуть к нему.

— Ты оставила свет наверху, — проворчал он, чувствуя, как сон вновь наваливается на него.

Ивонна не ответила. Наверное, сразу заснула: она была наделена этой благословенной способностью. Той повернулся в полутьме, чтобы взглянуть на нее. Она не храпела, но это не походило и на молчание. Он прислушался внимательно, его внутренности нервно сжались в комок. Она издавала какой-то жидкий звук — словно дышала сквозь тину.

— Ивонна… ты в порядке?

Она не ответила.

От ее лица в нескольких дюймах от Тоя продолжали исходить шелестящие звуки. Он потянулся к выключателю лампы, по-прежнему не сводя глаз с темной массы головы Ивонны.

«Лучше сделать это побыстрее, — подумал он, — пока воображение не обогнало меня».

Его пальцы нащупали выключатель, зажегся свет.

В том, что он увидел на подушке, нельзя было узнать Ивонну.

Он бормотал ее имя, когда сползал с кровати, не в силах оторвать глаз от этой мерзости. Как она сумела спуститься с лестницы и лечь в кровать, прошептать ему «да»? Такая глубокая рана, несомненно, убила ее. Никто не может жить с содранной кожей и вырванным мясом.

Она наполовину повернулась на постели с закрытыми глазами, словно во сне. Затем — ужасно! — произнесла его имя. Ее губы не шевелились, как раньше, кровь замазала слово. Той больше не мог выносить подобное зрелище, иначе бы он закричал, а крик привлек бы убийц — кто бы они ни были — с уже окровавленными скальпелями. Они, возможно, уже за дверью, но ничто не заставит его остаться в спальне. Только не с ней; она медленно поворачивалась в кровати и твердила его имя, стягивая ночную рубашку.

Шатаясь, Той вышел в коридор. Как ни странно, никто не поджидал его там.

Наверху на лестнице он замешкался. Он не был слишком смелым, но не был и глупым. Завтра он будет оплакивать Ивонну, но сейчас, когда она шла за ним, ничего нельзя поделать — только предохранить себя от тех, кто это сотворил. Кем бы они ни были! Почему он не позволяет себе назвать имя? Мамолиан — это его почерк. И он не один. Европеец никогда не коснется своими стерильными руками человеческой плоти так, как кто-то коснулся Ивонны; его брезгливость всем известна. Но это он. Он убил ее, а потом даровал жуткую полужизнь. Только Мамолиан способен на такое.

И сейчас он мог ждать внизу, на самом дне мира, под лестницей. Ждать, как он ждал уже долго, пока Той не притащится вниз, чтобы присоединиться к нему.

— Иди к дьяволу, — прошептал Той темноте внизу и двинулся (он хотел бежать от ужаса, но здравый смысл подсказывал, что надо действовать иначе) по коридору ко второй спальне.