— Даже не понимаю, как к этому можно подготовится? Что мне взять с собой? Камуфляжа у меня нет…
— Оружие и экипировку мы получим на месте. — Отвечает Андрей — Готовность означает, что как только тебе позвонят — ты тут же должен спуститься вниз из своей квартиры и сесть в машину, которая отвезет тебя на аэродром. На твоем месте я взял бы с собой зубную щетку, пасту, мыло и несколько одноразовых бритв, ну, если тебе там на месте захочется побриться. В принципе на все про все нам отводят сутки, так что можно без чего-то и обойтись. Армейцы, как и я, в полевых условиях вряд ли станут тебя упрекать за небритость и запах изо рта — Павлов заулыбался.
Итак, мы жмем друг другу руки и я отправляюсь домой, а Павлов — к Сумрачному на доклад, как я понял, так что вниз мы спускаемся на лифте вместе, и расходимся в разные стороны оказавшись на уже улице.
Конечно, Павлову легко было сказать, чтобы я был в готовности номер один. Все эти зубные щетки, бритвы… как будто бы я не знаю, как все это делается — да, нам выдадут экипировку. Потом окажется, например, что нет носков. А в этих южных республиках, на перевалах, там даже летом холодно. Или еще что-нибудь. Что можно сказать точно — так это в экипировке чего-нибудь да будет не хватать. Поэтому, совсем не доверяя армейскому снабжению, я беру с собой все, что только можно.
Первым делом, обязательно — теплые носки, даже несколько. Так как стираной у меня оказывается всего одна пара, а еще две — в весьма пахучем состоянии, зажав нос я кладу их в полиэтиленовый пакет и плотно завязываю на узел — чтоб не пахло.
То же самое с бритвами. Все что есть — это уже пользованные, и все они мокрые в ванной. Поскребя себя по щекам определяю, какая из них поострей — и кладу в еще один полиэтиленовый пакет.
Тоже самое происходит с нестиранным термокостюмом (его я обнюхиваю в интимных местах и в подмышках), трусами и двумя майками. Из них лишь трусы — свежие, одни даже слишком, аж влажные, и тоже с майками — чистая лишь одна из двух.
Собрав все эти вещи я пакую их в старый рюкзак с одной оторванной лямкой, которую крепко привязываю узлом к другому оторванному концу.
Ну все. Я, вроде, готов.
Я сажусь перед телевизором в гостиной комнате, и под мерный и нудный перетреск кажущихся мне странными новостей засыпаю, но вскоре, как мне показалось, едва я уснул, мне звонит Павлов, сообщая, как он говорит, «очень неприятные новости», будто мне до них есть дело.
Так вот, Пашкевич, оказывается, как говорит Андрей — гнида, обманул нас, перенеся свою дурацкую пресс-конференцию на сутки вперед. Так что все, она уже состоялась, и предотвратить ее невозможно.
С другой стороны, из-за всех этих изменений на конференцию собрались всего две телевизионные иностранные группы, об одной из которых точно известно что давать в эфир пресс-конференцию Пашкевича она не будет.
— Вы подсуетились? — перебил я словесный поток Павлова.
— В том-то и дело! Нет! — Павлов, кажется, стал срываться на крик — что же там такое он мог сообщить, что эти ребята даже не стали запускать это в новостях?
Я не понимаю:
— Но это же именно то, что нам и нужно?
— Думаешь? А если это просто информация, которую они не будут разглашать, но передадут в свою разведку? Они не запустят ее именно потому, что испугались, будто их правительство потом накажет за разглашение чего-то важного?
После этого Андрей некоторое время сетует на «суку» — информатора, который вовремя не сообщил нам о произошедших изменениях.
Итак, Пашкевич сообщил нечто иностранным телевизионщикам, что они в свою очередь посчитали излишним оглашать.
— Ну а как вторая телевизионная группа? — спросил я — что с ней?