Сыщик на арене

22
18
20
22
24
26
28
30

Зрители ликовали и аплодировали. Видимо, они решили, что так и было задумано и эта удачная шуточная интерлюдия – часть программы. Краешком глаза я заметил, как Балотелли в ужасе схватился за голову. Сконфуженная О’Нелли, прихрамывая, отошла в сторонку.

Потом настал черед Флойда, который должен был грациозно летать на трапеции под куполом цирка – но, видимо, не сумел набрать нужную скорость. Как бы то ни было, он лишь пару раз вяло качнулся из стороны в сторону и повис в воздухе словно мешок. Спрыгнув на арену, он кое-как спас номер, проделав каскад сальто и флик-фляк[4] в самом конце.

У Пат с Паташоном все тоже пошло наперекосяк. Если обычно они носились по манежу, ловко перепрыгивая друг через друга или проскальзывая один под другим, то сегодня они только и делали, что спотыкались и сталкивались. По сути, из зала было видно лишь, как очень лохматый ком с восемью лапами барахтается в опилках. И к этому времени в публике уже никто не смеялся.

Балотелли бледнел, краснел и снова бледнел, постепенно свирепея. Пришла очередь выступления Ромео и Джульетты, и он посадил математических гениев к себе на плечи, чтобы представить их зрителям. Нда, и тут произошло то, что порой случается с птицами в минуты волнения… В общем, прекрасный фрак директора цирка в районе груди покрылся белыми отметинами. Балотелли судорожно вытащил из кармана штанов платок и попытался стереть непотребство, но лишь сильнее все размазал. Ах ты святой кошачий лоток!

Тем временем я уже запрыгнул в корзинку и поднимался под купол цирка. Бартоломео на этот раз нигде не было, как я его ни высматривал. Куда же он запропастился? Ведь обычно он приглядывает за тем, как я исполняю номер!

Ну и ладно, уговаривал я себя, подумаешь! В конце концов, я ведь стреляный цирковой воробей – вернее, стреляный цирковой кот, и на этом деле уже собаку съел – что может пойти не так? Тут обруч опустился и сделал пых. А потом еще раз пых. Пых, пых. Но так и не загорелся. На этот раз однозначно подкачала техника, а не хвостатый артист!

И все-таки я прыгнул – нужно же было делать хоть что-нибудь – и уверенно приземлился на площадке с другой стороны. Вуаля! Посмотрев вниз, я понял, что никто из публики мой кунштюк, к сожалению, не увидел. Ведь когда обруч не горит, наверху царит кромешная тьма. И тут вдруг раздался еще один пых – обруч наконец загорелся. Теперь всё вокруг, включая меня, озарилось светом – и в этом довольно глупом свете предстал я. Ой-ой-ой! Я быстро взглянул вниз: так и есть, все взгляды прикованы ко мне. Что же делать? Я лихорадочно стал раздумывать: просто взять и прыгнуть обратно, на сей раз через горящий обруч? Слишком опасно! Ведь на другой стороне нет площадки как таковой, там лишь небольшой выступ – на него нормально не приземлишься. Не дай бог, еще сорвусь и упаду! А падать тут высоко! Говорят, у кошек девять жизней – но проверять как-то не хочется. В общем, я решил вместо этого продемонстрировать природную элегантность – втянул живот и стал всячески потягиваться, принимая самые изысканные позы, на какие только способен.

– Ну же, кот, прыгай! – крикнул вдруг кто-то внизу.

– Да, точно, прыгай давай, трус! – подхватили другие голоса.

А потом эти голоса начали скандировать: прыгай, прыгай, прыгай, ПРЫГАЙ!

Ну вот еще, пф! Шантажировать себя я точно не позволю! Тем более взбудораженной толпе! Негодуя, я по кошачьей лесенке спустился вниз, где был встречен недовольными криками и освистан толпой. Ах кошачий ты лоток, это было не выступление, а самая настоящая катастрофа!

Жалкое зрелище! Да, вот что мы все собой представляли после этого шоу – точнее не описать. Все повесили головы и сидели как в воду опущенные, вдобавок, видимо, проглотив языки – никто до сих пор не проронил ни слова.

– Так плохо мы еще никогда не выступали, – проскулила Пат, первой прервав молчание.

– Катастрофа! – гневно заблеяла О’Нелли. – Это really, правда-правда, была полная катастрофа!

Я откашлялся.

– Нууууу… – протянул я затем, желая немного подбодрить приятелей. – Да не так уж все и ужасно. И публика в паре мест смеялась. Может быть, они решили, что все так и было задумано.

Я хотел добавить еще что-нибудь утешительное, но тут появился разъяренный синьор Балотелли – иными словами, перед нами разверзлась преисподняя. Он с воплем подлетел к клетке, взъерошил волосы, потом упер руки в бока и обрушил на наши головы поток отборной брани.

– Вы что это думать?! Вы что это творить?! Тутти дилетанти, вы все дилетанты! – закричал он. – А мой костюм? Испорчен! – Тут Балотелли театральным жестом схватился за сердце и продолжил громко причитать: – Это что такой?! Заговор против меня устроить?! Что я вам делать некорошо? Всегда вам все корошо делать! Как папа! Как настоящий амико, друг! Я не заслужить! – Он возмущенно засопел и, наклонившись, вплотную приник к прутьям решетки: – Клянусь мамма Мария, что всех вас отправлять к диаволо! Тутти, всю труппу! Дилеттанти! Еще раз мне так делать – и все укодить к вашему амико Дикки, бедному свинье. Клянусь!

И он яростно потопал прочь. В клетке воцарилась мертвая тишина – можно было бы услышать, как падает булавка.

– Проклятая банановая кожура! – прошептал Флойд. – Нас всех отправят в приют…