Лавка дурных снов

22
18
20
22
24
26
28
30

Фил останавливается в двадцати ярдах от пылающих останков машины, жар обжигает ему лицо. Он видит то, что и ожидал увидеть: выживших нет. Но чего он не ожидал, так это такого количества погибших. Он замечает пятна крови на тимофеевке и на клевере. Разбитый задний фонарь лежит на земле россыпью земляники. В ветках куста застряла оторванная рука. Среди языков пламени можно разглядеть, как плавится детское сиденье. Какие-то туфли.

Полин подбегает и встает рядом с ним. Она с трудом ловит ртом воздух. У нее дикие глаза и совершенно растрепавшиеся волосы.

– Не смотри туда, – говорит он.

– Чем это пахнет, Фил? Что это за запах?

– Горящего бензина и резины, – отвечает он, догадываясь, что она спрашивала не об этом. – Не надо смотреть. Возвращайся к нашей машине и… У тебя есть мобильный телефон?

– Да, конечно, у меня есть, но только…

– Тогда пойди и набери девять-один-один. Не смотри на это. Тебе не нужно это видеть.

Он тоже не хочет смотреть, но не в состоянии оторвать взгляд. Сколько же их всего? Ему удается различить тела по меньшей мере троих детей и одного взрослого человека – кажется, это женщина, но полной уверенности нет. А обуви так много… И еще он видит упаковку DVD с персонажами мультфильмов…

– А если не удастся дозвониться? – спрашивает она.

Он указывает ей на клубы черного дыма. Потом на три или четыре машины, уже успевшие съехать с шоссе.

– Не важно, дозвонишься ты или нет, – говорит он. – Просто попытайся.

Она хочет уйти, но тут же снова возвращается.

– Фил… Сколько?

– Не знаю. Много. Может, шестеро. Иди же, Поли. Среди них могут быть выжившие.

– Не лги, – выдавливает она сквозь рыдания. – Эта треклятая машина мчалась со сверхзвуковой скоростью.

Затем она начинает с трудом взбираться вверх по склону, но на полпути к парковке зоны отдыха (где скапливается все больше автомобилей) ужасающая мысль приходит ей в голову, и она оборачивается, уверенная, что увидит своего старого друга и возлюбленного распростертым в траве. Он мог лишиться чувств или даже умереть от нового сердечного приступа. Но он по-прежнему на ногах, осторожно обходит пылающий микроавтобус слева. У нее на глазах он снимает свою щегольскую спортивную куртку с кожаными нашивками на локтях, опускается на колени и что-то накрывает. Либо маленькое тельце, либо часть большого тела. Потом продолжает движение по кругу.

Одолевая подъем, она думает, что все их усилия прожить жизнь, творя красоту из слов, были жалкой иллюзией. Фантомом или шуткой над ними самими – детьми, эгоистично не желавшими взрослеть. Да, скорее именно так. Глупые, самовлюбленные дети, думает она, заслуживают хорошей порки.

Но, добравшись до стоянки, совершенно выбившись из сил, Полин вдруг замечает в траве раздел «Искусство и культура», страницами которого лениво поигрывает легкий ветерок, и ее мысли приобретают иное направление. Нет, все правильно. Герман Вук еще жив и пишет книгу о языке Бога. Герман Вук считает, что дряхлеет плоть, но не слова. А значит, все в порядке. Правда?

Мимо пробегают мужчина и женщина. Женщина поднимает сотовый телефон, чтобы сделать снимок. Полин Энслин взирает на это без малейшего удивления. Надо полагать, дамочка покажет фото всем своим подругам. А потом они выпьют и закусят, беседуя о милости Божьей и о том, что на все есть своя причина. Божественное милосердие – очень благодатная тема для разговора. Эта концепция незыблема, пока дело не дошло до тебя.

– Что случилось? – выкрикивает мужчина прямо ей в лицо. – Что, черт возьми, здесь происходит?