ГЛАВА 17
— Восстань, упырица, испей свежей кровушки.
— Брысь, — отмахнулась я, зарываясь головой под подушку.
Одеяло отлетело в сторону, подушку с меня сдернули, и я порывисто обернулась. Костик стоял радом с диваном со стаканом в руке.
— Похмелись, пьянь.
Дежа вю? Я осторожно села, стараясь не делать резких движений, и поганец Колчановский пропел:
— Опять суббота, опять похмелье.
И на меня обрушились события вчерашнего дня. И то, что я вывалила на Лёльку, и то, что ездила к шефу домой, и что он опять увидел меня в состоянии «Шальная императрица». Застонав, я закрыла лицо ладонями.
— Головка болит? — больше ехидно, чем заботливо спросил Костя.
— Муки совести, — отозвалась я. — Мне стыдно. Уйди.
— Нет уж, я буду тебе немым укором, — воспротивился шеф.
— Точно немым? — с надеждой спросила я, глядя на него сквозь раздвинутые пальцы.
— Не дождешься, — сверкнул он жизнерадостным оскалом и сунул мне стакан. — Выпей, легче будет. Я ради твоего здоровья даже домой съездил, когда ты заснула. А ты — путешественница. — Я посмотрела на него поверх стакана: — И у меня побывать успела. А говоришь, что не скучала.
— Соседка настучала? Или консьерж? — спросила я и снова спряталась за стаканом с чудодейственным снадобьем.
— Ключи на кухонном столе, — усмехнулся Колчановский.
Я ничего не ответила, слов не было. Был стыд, а слов ни буквы. Я подтянула к себе подушку, снова улеглась, в ожидании эффекта от полезного пойла, и закрыла глаза, но сразу же их приоткрыла, чтобы подглядеть за шефом. Он отнес пустой стакан на журнальный столик, уселся в кресло и взял в руки собственный портрет. Я глаза закрыла, однако посчитала своим долгом сообщить:
— Это на всякий случай, если бы Поляковы собрались завалиться ко мне в гости.
— Я так и понял, — ответил Костик и велел: — Вставай, гулена, нам через три часа надо быть в аэропорту.
— Я умираю, — попыталась я воззвать к сочувствию Колчановского.
— Тебя оглоблей не перешибешь, — не вошел в мое положение шеф. — Вставай, в самолете доумираешь.