— А еще она обеспечила тебе любимое удовольствие: делать себе как можно больнее. С какой дьявольской веселостью ты занимался бы умерщвлением плоти в Средние века, отказывая себе во всех радостях жизни! Ты счастлив, только когда доводишь себя до последнего предела.
— С каждым моим возвращением в Англию ты, Дик, все чаще и чаще несешь чепуху, — сухо отозвался Алек.
— Я один из немногих ныне живущих, кто умеет нести чепуху, — рассмеялся тот. — Потому я так очарователен, тогда как остальные убийственно серьезны.
Он приступил к давно заготовленной речи:
— Я сожалею, что мир так суров. Многие полагают, что действовать — похвально само по себе, вне зависимости от сути действия. Мне ненавистна нынешняя безумная спешка. Ах, если бы я мог донести до всех, сколь восхитительна праздность.
— Едва ли вас можно обвинить в праздности, — улыбнулась Люси.
Дик задумчиво посмотрел на девушку.
— Ты знаешь, что мне уже почти сорок?
— Когда свет падает на глаза, можно и тридцать два дать, — заметила миссис Кроули.
Он продолжил с серьезным видом:
— У меня ни единого седого волоска.
— Наверное, слуга выщипывает их по утрам?
— Вовсе нет. Может, по бокам, да и то раз в месяц.
— Кажется, на левом виске что-то белеет.
Дик быстро обернулся к зеркалу.
— Как же Чарльз его пропустил? Устрою ему хорошую взбучку!
— Подойдите, я его выдерну, — предложила миссис Кроули.
— И не подумаю! Что за фамильярность?
— Ты собирался нам что-то сообщить и признался, что тебе почти сорок, — напомнил Алек.
— На днях одна мысль поразила меня так, что заставила задуматься о собственной жизни. Я уже пятнадцать лет тружусь в суде и заседаю в парламенте с прошедших выборов. Я зарабатываю две тысячи в год, скопил уже почти четыре тысячи и никогда не трачу больше половины общего дохода. И вот я подумал: а стоит ли восемь часов улаживать омерзительные свары всяких идиотов, а еще восемь часов тратить на фарс, называемый у нас государственными делами?