На неведомых тропинках. Шаг в темноту

22
18
20
22
24
26
28
30

— Поддерживаю.

— Но Семен Евгеньевич…

— Заткнись, Арсений.

На этот раз полет был долгим. Свет резал глаза, в нем появились тени, большие и маленькие. Я закрылась от него руками.

— Она приходит в себя.

Голос совсем рядом. Ему вторит стон, и я понимаю, что мой собственный. Прорываюсь на поверхность, и темнота отступает окончательно. Откуда столько света? На него больно смотреть.

— Ольга? — Ближайшая тень превращается в Тину. — Как ты?

— Погоди, — попросил кто-то, — дай ей прийти в себя.

— Что случилось?

Святые, что с моим голосом? Тоненький мышиный писк и то звучит громче. Я несколько раз моргнула, привыкая к свету. Темные деревянные балки на фоне беленого потолка. Значит, я дома, в кровати, в спальне, рядом сидят Тина и старик.

— Что произошло? — спрашиваю я, на этот раз выходит лучше.

— Так сразу и не скажешь, — вздохнул Семёныч, — давай-ка поднимайся. Там твоя эта… приживалка за наследство Петра Сергеевича воюет, кем бы он ни был и когда бы ни представился.

Староста криво усмехнулся, только глаза остались серьезными и какими-то встревоженными.

Все оказалось не так плохо, как я успела нафантазировать. Встать удалось, хоть и не без помощи, но с первой попытки. Голова не кружилась, тело не ломило, грудь вполне ожидаемо болела, как раз в том месте, где висела брошь. Дыхание перехватывает, но терпеть можно.

В гостиной ждали остальные. И бабка. Бориса не было, наверняка отослали.

Марья Николаевна стояла у подножия лестницы, уперев руки в бока, памятником последнему защитнику чердака и сдаваться захватчикам, явно не собиралась. Знак на ее запястье сиял, как весеннее небо. Напротив старухи в бешенстве сжимал кулаки мохнобровый. В воздухе за ним висел плащ проклятого, капюшон лежал на плечах. Неоформленная голова из черного дыма с красными огнями глаз повернулась в мою сторону. Алексий и Константин сидели за столом, предпочитая не препираться с бабкой ни за чердак, ни за что-либо другое. Умных людей видно сразу.

— Марья Николаевна, — позвала я.

— Дочка, — бабка охнула и, забыв про вверенный ее охране объект, подбежала ко мне, — как же ты меня напугала.

Она дотронулась до моих рук, щеки, волос, не доверяя глазам, желая удостоверится, что я — это по-прежнему я.

— Давайте-ка присядем, — предложил ведьмак.