Маленькие Смерти

— Так что с ним сейчас?! — не выдерживаю я.

— То, что происходит с ним сейчас может говорить только об одном. Грэйди там, на земле, в мире живых, и Мильтон его чувствует. Чувствует ток его мыслей, слышит голоса душ, которые Грэйди поглотил.

Я вспоминаю: присутствие Бога в мире оглушает пророка. Между богом и миром пропасть, противоречие. Разница между абсолютным и относительным, способная свести с ума. Но вместо курса философии религии, мне предлагают посмотреть на собственного дядю, дуреющего от голосов в голове.

— Как он там оказался? Как Грэйди попал в мир живых?

— Твоя тетя Мэнди довольно надолго выкинула в мир мертвых Доминика. Видимо, там он встретил Грэйди. Грэйди мог что-то ему предложить, ведь нужно согласие. Этого я не знаю, я не видела, как это произошло.

— Как помочь моему дяде и Доминику?

Зоуи вздыхает, говорит:

— Лучше бы тебя волновало, как уничтожить безумное божество из мира мертвых, являющееся твоим первопредком. Потому что это ключ к решению обеих проблем. Пока Грэйди здесь, твоему дяде не станет лучше. И пока Грэйди здесь, он постарается уничтожить душу Доминика, чтобы занять его тело навсегда.

— Тогда что я должен делать?

— Тебе все известно, ты и думай.

И в этот момент Зоуи вдруг напоминает мне папу, я мотаю головой, чтобы отогнать ощущение.

— Ты знаешь, как его уничтожить? Знаешь?

У меня даже в горле пересыхает, но Зоуи продолжает смотреть на меня спокойно. Ее синие глаза не выражают ничего, они совершенны и абсолютно пусты, как придуманное море.

— Так же, как и любого другого человека. Так же, как я сделала это в первый раз. Но учти, пожалуйста, что перед тобой воплощенное божество в теле профессионального убийцы. К нему будет сложно подобраться.

— Стой, я не хочу убивать Доминика, — говорю я. — И не собираюсь его убивать!

— А кто сказал, что это должен быть ты?

— И не хочу, чтобы кто-нибудь его убил!

— Тебе все известно, ты и думай, — повторяет Зоуи, и море начинает шуметь, будто приближается шторм.

Резко, будто нырнув в холодную воду, я просыпаюсь. Папа сидит на краю кровати, он не сразу замечает, что я открыл глаза. Мильтон еще спит, и отец гладит Мильтона по голове, медленно, ласково и напряженно одновременно. Губы у отца страдальчески искривлены, он бы никогда не позволил себе такой гримасы, зная что кто-нибудь его видит.

— Братик, — шепчет он коротко, едва слышно. И слово такое непривычное в его исполнении, детское, дурацкое, вдруг до боли ранит меня. Мильтон еще спит, он дрожит во сне и дышит тяжело, глубоко вдыхая и надолго затихая.