Призрачно всё,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Славик, ты какой колокольни свалился? Тебе что Натка ничего не рассказывала?

— Только не говори, что она твоя бывшая жена, с которой вы полюбовно расстались и теперь встречаетесь, как друзья…

— Бред! Большей чепухи мне в жизни слышать не приходилось… — Влад приуныл, его плечи опустились, он как-то сразу потерял бывшую уверенность в себе. — Славик, — встрепенулся внезапно, — да ты никак влюбился?

Бегемотина толстокожая! До него только дошло. Это ж, какую палату ума иметь надо, чтобы прийти к такому оригинальному выводу после всего, что мы друг другу наговорили. Если бы я умел, испепелил бы его взглядом, но он, кажется, и так все понял, едва взглянул на меня.

— Знаешь, не люблю доказывать, что я не паровоз, тем более, что слова в таком состоянии ты воспринимать не способен.

— Почему же, я адекватен и вполне себя контролирую.

Чтобы мой голос казался спокойным, мне пришлось задействовать все свои внутренние силы. Я боялся, что у меня начнется истерика.

— Ладно…

Влад поднялся с кресла, движения его были медленными, усталыми.

— Подожди немножко, я сейчас вернусь.

Зачем возвращаться? Все и так понятно, лишние слова — всего лишь лишнее сотрясение воздуха. Меня сейчас беспокоило лишь одно: каким образом выбраться из забытого Богом уголка, чтобы вернуться к привычной жизненной суете, которая, возможно не сразу, но поможет зарубцеваться душевным ранам. Просить Влада, чтобы отвез на станцию, не хотелось. Пешком на ночь глядя — еще большее безумство, чем все мои переживания со страданиями вместе взятые. Дожидаться утра — мучительно и неприятно.

Зажужжал, а потом и пропел мелодию мобильник. Отвечать на звонок не хотелось, но я все же протянул руку, посмотрел на дисплей. Звонила Наталка. Я решительно нажал на кнопку сбоя, а затем и вовсе вырубил аппарат. Нам больше не о чем было говорить. Прошла любовь…

Прошла ли? На душе по-прежнему было больно, неуютно, тоскливо.

Чтобы не поддаваться хандре, не бередить собственные раны, я схватил со столика забытую Владом флягу и от души хлебнул из нее.

Влад вернулся. И вернулся быстро. Я еще не успел принять окончательное решение, как дверь отворилась, и в проеме возникла его громадная фигура. В руке он держал толстый фолиант, в массивной толи кожаной, толи дерматиновой обложке.

— Вот смотри, — он, как и раньше, умостился в кресле, покосился на фляжку, которую я не удосужился закрыть, но ничего по этому поводу не сказал. Развернул фолиант, точнее, фотоальбом, и я увидел пожелтевшие черно-белые снимки.

— Влад, — запротестовал я, — сейчас не время обсуждать родословную. Скажи лучше, как из вашей глуши до вокзала добраться.

— Самое время, Славик, — как-то уж очень ласково и покладисто молвил он. — Самое время, ибо в недрах этого альбома, может и не за семью печатями, сокрыта заветная, тайна, которая не дает тебе покоя. Я мог бы все и так объяснить, но ты не хочешь слушать. Так что смотри и думай. Если увиденное не убедит, я с утра отвезу тебя в город, дабы не нервировать своим присутствием.

Без всякого желания, я посмотрел на снимок. Крохотная малышка в колготках не по размеру, вязаной кофточке и смешном чепчике на голове. За ее спиной мальчик, почти юноша, мордатенький, крупный. В нем я сразу узнал Влада.

— Ну и… — спросил, хотя тень догадки уже зародилась в глубинах подсознания.