Штаден приказал подать кафтан, накинул на плечи.
Сел к столу, сказал:
— Зови гостя.
Неклюд помялся, роняя со свечи капли воска.
— Может, опохмелишься?
— Это что? Это опять надо вино пить?
— Ну да. Легче станет!
— Нет. У нас это не в обычае. Зови, говорю!
* * *
А через час с небольшим, в самое глухое время ночи, выехали со двора Штадена двое саней. Сам Штаден сидел в кибитке, завернувшись в свое беличье одеяло и накрытый шубой с огромным стоячим воротником.
Следом за санями верхом скакал Неклюд и еще трое-четверо самых преданных опричников.
Отъехав версты три, остановились. Здесь был пригорок, и кто-то оглянулся, — ахнул.
— Пожар!
Штаден не без труда выпростал себя из-под шубы и одеяла, встал на снег. Далеко внизу, там, где осталась его деревенька, взвивались к небу языки пламени. Слышались треск и истошные крики какой-то бабы. С колокольни ударили в набат.
— Ну, брат, беда, — сказал Неклюд. — Неспроста это всё.
— Почему?
— А поджог ведь кто-то. Может, мужики, а может, и сам дьяк.
— А для чего?
— Кто знает, что у него на уме… — Неклюд покачал головой в гигантской островерхой шапке с собольей опушкой. — И собака яму рыла — тоже неспроста.
* * *