Он видел убитых, разбросанных вдоль дорог мёртвых. Вокруг них бродило воронье, обожравшееся человечины. Вороны так раздулись, что даже не могли улететь — хоть топчи их копытами.
Он видел, как вешали пленных поляков с семьями. Не жалели веревок даже на малолетних детей. Дети устали плакать, и не плакали, — плакали их матери, истерзанные, с разбитыми лицами.
Он видел, как опричники, проезжая по улицам, где уже некого было грабить, и нечего взять из домов, секли саблями ворота — за то, что изрезаны красиво; ставни — за расписных петухов. Заборы — за резные сердечки поверху.
А великий князь в Новгороде заставил посадских девок раздеться донага и велел погнать их пиками в реку Волхов. Пущай, мол, купаются. Но люди с баграми, на мосту и на лодках, хватали крючьями девичьи косы, наматывали на багры, и опускали под воду.
Сын великого князя хохотал.
Но самое страшное, что видел Штаден — когда у матерей отнимали грудных младенцев и разбивали им головы, а матерей заставляли кормить грудью, своим молоком щенков из царской псарни.
Когда-то, ещё на родине, Штаден слышал, что в древности у склавен был такой обычай. Но после принятия ортодоксальной веры попы запретили это варварство. И вот оказалось, что обычай остался. И сам богомольный царь поощряет его.
Штаден больше не мог, не хотел этого видеть.
И вот теперь Генрих Штаден, получивший награду, сидел за столом в своей резиденции — самой большой избе села. Перед ним стояла чарка и ополовиненная бутылка зелёного стекла. На тарелках — солёные огурцы, блины, солёная рыба.
Глаза Штадена стекленели.
— Палашка! — крикнул он.
Никто не отозвался.
Штаден пробормотал что-то, поднялся из-за стола. На нетвёрдых ногах вышел в сени, распахнул пинком входную дверь. Неподалёку, за кривым тыном, на белом пригорке сидела огромная белая собака.
— Dreckhund! — выругался Штаден. — Опять ты здесь?
Он поискал глазами кого-нибудь из дворовых, но все то ли попрятались, то ли были заняты делами — двор был пуст. А за кривым тыном, на котором чернела, нахохлившись, старая ворона, по-прежнему сидел собачий белый призрак. Жмурил янтарные глаза. Улыбался.
Этот призрак преследовал Штадена, начиная с Новагорода, с того дня, как он спалил село идолопоклонников. Призрак появился неслышно, как и положено бесплотному существу. Бежал краем леса вдоль дороги, наравне с конём Штадена, не отставая, не обгоняя.
Первым заметил его Неклюд.
— Глянь-ка! — гаркнул он и указал плетью в лес.
Штаден глянул.
Бело-серебристая тень бесшумно неслась между черно-золотыми стволами сосен.