— Да не надо, Григорь Тимофеич, — отозвалась Феклуша, пряча лицо. — Ни к чему учёных господ беспокоить.
— Ладно-ладно, — сказал Григорий Тимофеевич. — Уж об этом позволь мне самому судить. На-ка вот, отпей…
Он вынул из охотничьего подсумка глиняную фляжку с хорошо притёртой пробкой, отодвинул дерюгу, чуть не силком разжал распухшие, разбитые губы Феклуши.
Феклуша глотнула и закашлялась. Из здорового глаза брызнули слёзы.
— Это что? — спросила, задыхаясь. — Самогонка?
— Это коньяк, французская водка такая. Поможет немного…
Григорий Тимофеевич поднялся с колен.
Пошёл было к костру, но, услышав бормотанье Суходрева, остановился. Старец бормотал, будто молитву, наизусть:
— "Того же лета Господня 6850-го бысть казнь от Бога, на люди мор и на кони, а мыши поядоше жито. И стал хлеб дорог зело… Бяше мор зол на людех во Пскове и Изборске, мряху бо старые и молодые, и чернцы и черницы, мужи и жены, и малыя детки. Не бе бо их где погребати, все могиле вскопано бяше по всем церквам; а где место вскопают мужу или жене, и ту с ним положат малых деток, семеро или осмеро голов во един гроб. И в Новагороде мор бысть мног в людех и в конех, яко не льзя бяше дойти до торгу сквозе город, ни на поле выйти, смрада ради мертвых; и скот рогатый помре".
От костра поднимались мужики.
— Ладно, ребята, наше дело скотское — знай, работай. Айда вожжи вязать; дождь поутих вроде.
— Надо бы вам осину подсушить, — сказал Григорий Тимофеевич. — Разложите костёр под стволами.
Демьян Макарович, поднявшийся вместе со всеми, сказал, проходя мимо:
— Не мешай, барин; мы уж тут сами сообразим, как надо.
Григорий Тимофеевич пожал плечами.
— Соображайте. Только Феклушу я вам больше тронуть не дам.
— Это как? — насупился староста.
— Да вот так. Не дам — и всё.
Староста нагнул голову, глядел, как давеча, исподлобья, зверем. Да и другие мужики, столпившиеся за старостой, смотрели на барина неласково.
— Демьян Макарыч, — прямо обратился к нему Григорий Тимофеевич. — Ещё раз повторяю, — пожалейте Феклушу.
ebooksa