— И не жаль вам девушку? — вмешался Григорий Тимофеевич, кивая на обеспамятевшую Феклушу.
Мужики не сразу поняли, о ком идёт речь. Потом всё тот же Пахом, будто огрызаясь, ответил:
— Девки живучи, ничего ей не сделается. Отлежится, оклемается. Как кошка.
Малорослый Фрол Ведров с живостью повернулся к барину, объяснил:
— Нам, Григорь Тимофеич, вишь ты, нужна была самая красивая девка на селе. Да такая, чтоб ещё мужнина пота не знала. Вот Феклушку бабы и выбрали.
Григорий Тимофеевич ничего не ответил, но кто-то из мужиков внезапно высказал догадку:
— А может, она уже того, а?..
— Какое "того"? — тут же отозвался Фрол. — Не мы ж выбирали — бабы! Уж они её крутили так и этак, всю обсмотрели, ошшупали. Чистая девка!
— Много они понимают, твои бабы, — угрюмо сказал Пахом и повернулся к Суходреву. — Что делать-то, дед?
— Трудиться надо, трудиться, — дрожащим голосом ответил старец. — Господь поможет, если крепко веровать. Молиться надо, братцы.
— Тьфу ты! — сказал Пахом. — Вот и молись, совиная твоя голова!
Суходрев отошёл, всё так же опираясь на палку, пал на колени и начал бормотать молитвы.
Григорий Тимофеевич прислушался. Это была дикая смесь псалмов и разных бытовых молитв. Но после каждой Суходрев прибавлял: "Приди, приди, Собачий бог!"
Это уже не лезло ни в какие каноны.
Григорий Тимофеевич поднялся, подошёл к Феклуше, заглянул ей в лицо.
Один глаз красавицы полностью заплыл. На ободранном лбу вздувалась синяя, чуть не чёрная шишка величиной с кулак. Но Феклуша была в сознании, и, увидев вторым глазом барина, тихо ойкнула и потянула дерюжку повыше, до самых глаз.
— Как дела, Феклуша? Больно? — участливо спросил Григорий Тимофеевич.
— Ничего, Григорий Тимофеевич, — с трудом выговорила Феклуша. — Я потерплю. А до свадьбы, небось, заживёт…
Григорий Тимофеевич покачал головой.
— Покалечишься — так и свадьбы не будет. Вот что. Завтра доктор приедет из Волжского. Непременно тебя ему покажу.