Собачий род

22
18
20
22
24
26
28
30

— Садись, Демьян, — приказал строго.

Поиграл кистями халата.

— Пожалуй, пора вас сечь, мужики, — сказал он, и непонятно было — то ли вправду, то ли просто пугал. — И начать надо с тебя, Демьян, и вот с неё, — он кивнул на Катерину. — Так обоих рядышком на соломе положить, да и высечь, как следует. А становому отписать, что у меня тут заговор, крестьянским бунтом пахнет.

Он снова помолчал. Катерина охнула, а Демьян побагровел.

— А, Демьян Макарыч? Как тебе такая перспектива? — спросил Григорий Тимофеевич.

Староста молчал, и только пуще наливалось кровью его и без того тёмное, обветренное лицо.

Наконец, словно и невпопад, выговорил:

— У Прошки Никитина ребятёнок помер.

Григорий Тимофеевич помолчал, потом хмуро спросил:

— Что — тоже от "коровьей смерти"?

Староста взглянул на барина исподлобья, и в глазах уже светилась не мрачность, а настоящая ненависть.

— Ребятёнка ихний кобель укусил.

Григорий Тимофеевич перегнулся через стол:

— Ага! Вот видишь? А кобель этот от волков заразился. Болезнь это, бешенство называется! "Водобоязнь" по-научному.

— Другие детки тоже хворают, — словно и не слыша, продолжал Демьян. — А их кобели не кусали. А они хворают. И у Никитиных, и у Зайцевых, и у Выдриных.

Он замолчал и крепко стиснул кулаки — огромные, чёрные, как наковальни.

Григорий Тимофеевич посидел, глядя на эти кулаки, потом откинулся в кресле.

Подумал. Порывисто встал.

— Ладно, Демьян. Уговорил. Посидим завтра без огня. Но гляди у меня! Чтоб никакого озорства! И чтоб лес не пожгли! Я сам приеду смотреть, как вы огонь добывать будете.

Демьян просветлел, поднялся и поклонился.