Алёнка, наконец, стала что-то понимать.
— Ты передал мне часть своей силы, — сказала она.
— Нет, — мягко возразил он. — Я не могу передавать силу. Просто ты такая же сильная, как я. Или, вернее, даже сильнее. По крайней мере здесь. В этом людном человеческом мире.
Тень поднялась из угла, выросла до потолка, но и так ей было тесно, — она согнулась, сгорбилась. Совсем совсем близко Алёнка на один только миг увидела глаза. Обыкновенные человеческие глаза, в которые попал лунный свет.
Глаза погасли, и фигура стала таять.
— Иди туда, куда считаешь нужным идти, — прошелестел удаляющийся голос. — И делай то, что нужно. Ничего не бойся. Но помни: у тебя много врагов. И еще помни: у тебя есть друзья.
Тень растворилась в полумраке комнаты, и луна скрылась за облаками.
Алёнка улыбнулась во сне. Баба ворочалась за перегородкой, бормотала что-то своё, непонятное, и вздыхала.
* * *
И Алёнка вдруг оказалась в заснеженном поле. Мглистое небо низко нависало над землей, и словно пригибало к земле редкие, корявые стволы деревьев. И в этом небе, почти над самой землей, с хриплым карканьем метались несколько ворон.
Алёнка стояла на вершине пологой гряды. Из-под снега тянулись и трепетали на морозном ветру сухие стебли. Вдали темнела кромка леса. И на всем пространстве, куда ни взгляни — ни одной живой души, ни зверя, ни человека. Только тёмно-сизое небо, бело-серый снег и чёрные кривые деревья.
Алёнке было холодно, и с каждой минутой холод становился все нестерпимей. Она была в футболке и трусиках, — так, как спала. И почему-то любимый игрушечный пушистый енот, с которым она обычно засыпала в обнимку, тоже был здесь, — у неё на руках. Он был толстый, тёплый. И лупил на снег всё тот же ничего непонимающий взгляд. Алёнка чмокнула его в нос и крепко прижала к груди. Стало немного теплее.
Где-то здесь, — Аленка знала это совершенно точно, — нужно было копать. Она положила енота на снег, встала на колени, попробовала отгребать снег руками. Доскреблась до смерзшейся, как камень, чёрной земли.
Попробовала в другом месте.
Енот, подняв густые чёрные брови, глядел на неё, высовываясь из-за небольшого сугроба, с выражением крайнего удивления, и ещё — укора. Вылитый Леонид Ильич! Так про него папа сказал, когда подарил енота Алёнке на какой-то праздник. Кто такой Леонид Ильич, Алёнка не знала. Но иногда обращалась к своему любимцу именно так, уважительно: "Леонид Ильич".
Алёнка, трясясь от холода, подышала на совсем закоченевшие ладошки. И вдруг сообразила: сугроб! Вот где надо копать.
Она отодвинула енота и принялась копать ямку в сугробе. Когда пальцы переставали чувствовать боль, она совала их в рот. Хватала пушистого енота, прижимала к груди. Потом догадалась: засунула его под футболку. Казалось, от этого стало чуть-чуть теплее.
Она копала и копала, пока не выкопала небольшую пещерку. Она знала: осталось совсем немного. И ещё, несмотря на страх, холод и боль, она была почему-то уверена, что всё это — только сон. Что она вот-вот проснётся, и снова окажется дома, в своей тёплой, такой уютной постельке.
Но сейчас она должна была сделать то, чего никто не сможет сделать, кроме неё.
Она не почувствовала — пальчики уже ничего не чувствовали, — а увидела, наконец, то, что искала.
ebooksa