Она села на табурет, оперевшись о коленки, и стала смотреть на Алёнку, по временам вздыхая.
Потом сказала тихо:
— Сглазили тебя, видно. Или вправду нечистый извести хочет?
Она перекрестилась.
В окошке зарделся алый рассвет. И в комнату упал красный луч, красный, как молодая горячая кровь, и этот луч перечеркнул белое, неживое Алёнкино лицо.
Баба взглянула, вскрикнула.
— Алёнка! Алён!! Ты чего? А ну-ка, проснись! Проснись, говорю! Ты и думать не моги! Ишь чего — "умру"! Я тебе умру! Мала ещё! От горшка два вершка, а туда же!.. Всё оно, папкино воспитание. Ох, прости Господи!
Она сбегала на кухню, набрала в рот воды, и брызнула Алёнке в лицо.
Алёнка не шевелилась.
* * *
Глубоко под снегом и льдом, в замёрзшем, окоченевшем собачьем теле встрепенулось холодное сердце. Оно не хотело просыпаться, оно уже жаждало покоя. Уставшее собачье сердце.
Но в нём зародилась, затлела искорка, и стала разгораться, пульсировать, тревожить.
Сердце глухо стукнуло раз и другой. Льдинки в крови зазвенели. Сердце ударило сильнее, затрепетало, как пойманная птица, выгоняя из себя холод, и посылая огонь от разгоравшейся искры дальше — по мёртвым жилам.
А потом оно застучало. С перебоями, с усилием, — но застучало, и больше уже не останавливалось.
Тарзан шевельнулся.
Снежный наст над ним лопнул, и Тарзан, мучительно выгнувшись, разбил его на куски.
Солнечный свет ослепил его так, что показалось: ему внезапно выкололи глаза.
Тарзан взвизгнул от боли. От собственного голоса ему стало легче, и, поняв это, он зарычал, залаял, завыл. И с каждой секундой вырывал своё тело из ледяных смертельных объятий, ломал наст, сбрасывал снег. Он выполз из своей могилы, ткнулся носом в щекочущую сухую былинку. Мёртвая былинка, торчавшая из-под снега, почему-то пахла жизнью.
Тарзан завыл в полный голос и открыл глаза.
ebooksa