— А никто! — беззаботно отвечал Родион. — Сам достал!..
— Та где достал?
— А под камнем.
— Под каким камнем?
— А что у дому Разумовского.
— Кто ж там поклал те гроши?
— Кто ж его знает? Человик какой-то… — Родион весело засмеялся. — Он сховал, а я и достал! Го-го-го!..
— Та какой человек?
— А здоровый такой! В сивой шапци, ще й с рудой бородой!..
Мужики заволновались.
— Бурба! То Бурба! — загудело с разных сторон…
— Может, и он… — согласился Родион, уже притихнув, с недоумением оглядывая тесно окруживших его людей, число которых с каждой минутой увеличивалось.
Сбившись в тесную кучу, мужики лезли друг на друга, оттеснив в сторону девчат. Кто-то сказал, рассматривая вынутые из бумажника бумаги:
— То, может, гроши того, что нашли на конотопской дороге…
В толпе загудело:
— Эге ж, его!
— Говорили — гирявский хуторянин какой-то!..
— Та он же! Марусевич, кажут…
Пронзительный крик вдруг покрыл все голоса. Это крикнула Ганка. Лицо ее стало белым, как полотно сорочки; она схватилась рукой за грудь у сердца, завела глаза под лоб — и повалилась замертво на землю…
Мужики толпой повели Родиона с его находкой к приставу, где было точно установлено, по тем приметам, какие дал калека, что спрятавший под камень деньги был не кто иной, как Бурба, а по документам, находившимся в бумажнике — что убитый на конотопской дороге помещик был гирявский хуторянин Марусевич, ехавший, после продажи своего имения, в Батурин к жени и дочери. Лошади, которые продавал Бурба на ярмарке цыганам, принадлежали, по-видимому, зарезанному хуторянину…