Чёрный став

22
18
20
22
24
26
28
30
Твоя ж донька — Донька поганая, Твоя ж вира — Вира проклятая!..

— Го-го! Так ему и надо! — восторженно одобрила толпа ответ Байды. — То совсем по-казацки!..

Як крикнув царю Та на свои слуги, Та на свои слуги, Слуги янычары: «Визмить Байду, Та звяжите, Та за ребра гаком, Гаком зачипите!» Висит Байда На дубочку Та не день, не тыждень, Та не одну ночку. Прийшов до Байды Царь турецкий: «Шо ты бачишь, Байда Байда молодецкий?» — Ой бачу, царю, Я два дубочки, А на тих дубочках Сидять голубочки. Дозволь, царю, Лучка взяты, Тебе на вечерю Голубочков зняты!.. Як стрельнув Байда З того лука, Та попав цареви Промеж самих уха. А царицу В потылицу, А цареву дочку Прямо в головочку. — Тебе, царю, В земли гниты, Байде ж молодому Мед, горилку питы!..

Со всех сторон посыпались старику в шапку копейки, бублики, подсолнухи; хохлы были довольны Байдой, не ударившим лицом в грязь перед турецким царем…

В другом месте народ собрался около одной «скаженной» — молодой женщины, грязной, оборванной, сумасшедшей; она сидела на земле и голосила что-то дикое, непонятное. Ей совали в руки хлеб, деньги, пряники, но она ничего не брала и все голосила, кланяясь до земли, разрывая на груди висевшую лохмотьями рубашку.

В ней не было ничего необыкновенного, — таких сумасшедших женщин имеет почти каждая деревня Малороссии; ею заинтересовались только потому, что узнали в ней ту самую женщину, которую извлек Скрипица из горевшего сарая Бурбы. Она исчезла после пожара Мазепова Городища и только теперь впервые появилась в Батурине. От нее ничего нельзя было добиться — она как будто и не слыхала обращенных к ней вопросов; в конце концов ее оставили в покое.

Толпа уже стала редеть вокруг нее, когда к ней вдруг протиснулась Ганка Марусевич.

— Ой, Боже! То ж Оксана Ковалева!.. — крикнула она, всплеснув руками.

Сумасшедшая затихла, подняла голову от земли и удивленно повела кругом себя мутными, безумными глазами.

— Что с тобой, Оксана? — Ганка наклонилась к ней и тронула за плечо. — То я — Ганка! Не узнала?..

Женщина посмотрела на нее широко раскрытыми, немного прояснившимися глазами. Она молчала, беззвучно шевеля губами; в лице ее появилось выражение разумной сосредоточенности, как будто она что-то вспоминала и соображала. Но это продолжалось не больше одной минуты; лицо ее снова исказилось гримасой безумия, глаза помутнели; она вдруг пронзительно крикнула:

— Геть! Геть!.. О-о-оо!..

И, с силой оттолкнув от себя Ганку, вскочила на ноги и бросилась бежать, с ужасом озираясь по сторонам…

На ярмарке тотчас же стало известно, что эта сумасшедшая — дочь зарезанного в Гирявке хуторянина Коваля, исчезнувшая в ту же ночь, когда был убит ее отец. Тут уже нетрудно было догадаться, кто убил Коваля. Имя Бурбы пошло гулять по всей ярмарке…

Сумасшедшая Оксана куда-то скрылась, ее нигде не могли найти. Взбудораженная этим первым и неопровержимым подтверждением слухов о злодействе Бурбы, толпа так ни с чем и разбрелась по ярмарке…

XXXVIII Новое открытие

Сивоусый хохол, шатавшийся по ярмарке со своими поросятами в мешке, увидел Оксану в конском ряду, в той части, где торговали лошадьми цыгане. Недалеко от нее стоял высокий мужик в сивой шапке, держа за уздечку пару добрых лошадей, которых он продавал двум чернобородым цыганам, смотревшим им в зубы. Сумасшедшая застыла в положении, какое принимает охотничья собака при «стойке», готовясь сделать прыжок на дичь. Лицо ее все дергалось и побелевшие губы прыгали. Она вдруг подскочила, как от удара кнутом, взвизгнула и кинулась вперед с диким криком:

— Кровь!.. Ой-ой-ой!..

Мужик в сивой шапке быстро обернулся. Сивоусый хохол от неожиданности даже выронил из рук мешок с поросятами: это был сам Бурба! Злодей со страхом уставился на сумасшедшую и стал быстро тереть рукой о полу своей свитки, точно его пальцы были выпачканы чем-то неприятным. Но он тотчас же пришел в себя, его брови грозно сдвинулись, зубы по-волчьи оскалились; он поднял свой кнут и звонко, со всей силы, хлестнул им по лицу и груди сумасшедшей. Та взвизгнула и повалилась лицом вниз на землю…

Со всех сторон уже бежали люди; слышались крики:

— Злодей!.. Держи!..

Бурба поглядел кругом, точно соображая, куда ему податься. Усмехнувшись, он отбросил от себя ногой извивавшуюся на земле Оксану и не спеша взобрался на одну из своих лошадей, взяв другую в повод. Цыгане расступились перед ним, он ударил подковами своих чоботов в бока лошади, другую стегнул кнутом — и вихрем помчался по конскому ряду.