Наливайко с удовольствием смотрит на Фочиху, красивую, еще молодую, чернобровую, с серьезным, строгим лицом женщину, любуется и Наталкой, ее тяжелой каштановой косой на широкой крепкой спине и белыми, голыми до локтей, ловкими руками. Ему приятно от этой теплоты, насыщенной запахом горячего печеного теста; он смеется, весело скаля белые зубы.
— Я и не знал, — говорит он, — что Наталка такая мастерица! Ай да дивчина!
— А как же! — отзывается у печи Фочиха. — Без нее, как без рук…
Наталка от похвал густо краснеет и закрывает голой рукой глаза. Наливайко становится еще веселее.
— Ай-яй! — стыдит он ее. — Дивчине замуж пора, а она Бог зна чего соромится…
Из красных щек Наталки, кажется, сейчас так вот и брызнет кровь. Она совсем отворачивается от него, чтобы вытереть выступившие на ресницах от смущения слезы.
— Ну чего? — укоризненно говорит ей мать. — Только время даром тратишь!..
— Та чего ж он зачипает! — капризно возражает Наталка, надув свои пухлые губы.
Она снова принимается за работу, все еще красная, с мокрыми ресницами, и обиженно прибавляет:
— Пускай идет до своей Марынки суховеевой!…
Наливайко сразу становится скучно, не по себе; он поникает головой и тихо говорит:
— Знал бы, где Марынка — к ней бы пошел!..
Наталка низко потупляется; кровь сбегает с ее лица, и оно становится белым, как тесто, которое она мнет в руках…
— Заходил пьяный Синенос, — отзывается Фочиха, сочувственно глядя на чумака, — так он тут балакал что-то про Марынку, та я не разобрала…
— До млыну деда Порскала уехала… — замечает, не поднимая головы, Наталка…
— Эге ж. Должно быть, что так…
Наливайко вдруг срывается с места, точно его кто спихнул с лавки, бросает на стол пятак за молоко и бублики и бежит к двери. Наталка сердито, сдвинув брови, смотрит ему вслед; старуха качает головой и бормочет про себя:
— От бидна голова! Нагадал тягаться с самим чертом!..
Наталке не жалко Наливайко; он совсем «сдурел», и ей от него ничего не надо. Ей досадно только, что он смеется над ней и не видит, что она уже совсем взрослая дивчина и ей тоже хочется, чтобы о ней кто-нибудь думал… Ее брови раздвигаются, синие глаза мечтательно туманятся, — и она долго без толку мнет и раскатывает один и тот же кусок теста…
А бублики в печи горят, и Фочиха вспоминает о них тогда, когда от них остается только уголь…
ebooksa