Чёрный став

— Так то ж Янкель, а то ты! Разве ж я не знаю Янкеля?

— Может, и знаешь, та не узнал…

— Так ты ж сам рассказывал, как вел до Городища Ма-рынку!..

Но Скрипица продолжал упираться, виляя:

— Кто знает, чи то я был, чи жид Янкель… Выпьем лучше горилки!..

— Та выпьем…

— Ну, давай Боже…

— Давай Боже…

Наливайко сквозь сон слушал этот разговор; он дремал, а в голове у него тревожно шевелилось: «Так то Скрипица водил к Бурбе Марынку!..» Еще не очнувшись совсем, он встал, сел на лавке, протер глаза. За стеной разговор продолжался, но уже трудно было что-нибудь разобрать в пьяном гуле голосов…

Спустя минуту Наливайко уже тряс Скрипицу за ворот свитки, словно хотел вытрясти из него душу.

— Зачем водил Марынку в Городище?..

Скрипица бормотал что-то несвязное, не понимая, чего от него хотят; его голова моталась в разные стороны, все тело вихлялось, как пустой мешок. Он старательно придерживал свою скрипку, о которой, даже будучи мертвецки пьяным, никогда не забывал.

А его собеседник, колбасник Синенос, испуганный внезапным нападением Наливайко, заливался пьяными слезами и просил:

— Не бей нас, добрый человек… Разве ж мы виноваты? То Бурба, чтоб ему подавиться, напустил нечистую силу! Ей-Богу ж, он!.. Та ось и Давидко-паромщик скажет!..

В приоткрывшейся двери торчала голова Давидки в рыжем котелке; он поманил к себе пальцем Наливайко и сказал, приподымая над головой шляпу:

— А чи можно господину Наливайко два слова сказать?..

От Скрипицы ничего нельзя было добиться, и Наливайко бросил его и вышел к Давидке за дверь. Тот снова снял свой котелок и низко поклонился. Он скороговоркой зашептал:

— Есть хата для вас. Добрая хата. Можно задаром купить, накажи меня Бог!

— Чья хата?

— Та Паци Бубенко. Он в Конотопе торгует железом, так ему хаты совсем не надо…