Синенос снова нацелился на свой стакан и опять, не поймав его, обиженно сказал:
— Ей же Богу станцую! От тогда и порегочешься!..
— Где ж тебе так станцевать! — смеялся Гуща. — Ты и ступать как нужно для гопака не умеешь!..
— А вот и умею! — стоял на своем Синенос; он махнул по столу рукой, точно ловил муху, задел, наконец, свой стакан и опрокинул его.
— Сто чертей батьке его! — выругался он, рассердившись. — Чтоб я да гопака не станцевал! Не дождетесь вы того!..
— Куды ж тебе, Синенос! — дразнил его Гуща. — Разве у печки с колбасами, да под кочергой Домахи, так то ж будет не гопак, а черт зна что!..
Синенос окончательно вышел из себя; его нос засиял красным цветом, как у сильно рассерженного индюка. Он встал и, придерживаясь руками за стол, гаркнул на всю хату:
— Гей! Музыки! Гопака, сто чертей батькови и матери их!..
Жена его, Домаха, сидевшая позади, потянула его за полу свитки, сердито зашипев:
— Та сиди, черт пьяный! От еще танцор выискался!..
Колбасник отмахнулся от нее назад рукой, сердито буркнув:
— Брысь, видьма, пока я тебе твой чертячий хвост не от-цупал!..
— Пускай Скрипица играет гопака! — сказал кто-то из гостей.
Сразу загалдело несколько голосов:
— Эге ж! Где ж Скрипица?
— Та нема Скрипицы!
— Куда ж он девался?..
Все недоуменно смотрели друг на друга и на пустое место, где недавно сидел Скрипица. Он как будто провалился сквозь землю или сами черти унесли его в пекло. Никто не видел, чтобы он выходил из-за стола: без помощи нечистой силы он ни как не мог скрыться так незаметно!..
Недоумение, а за ним и страх побежали вдоль столов, покрывая лица бледностью. Красное лицо Синеноса стало совсем белым, даже багровый нос его принял лишь бледно-фиолетовый оттенок. Колбасник забыл уже о гопаке, его губы прыгали и выговаривали только:
— Бу… бу… бу…