Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Он не находил слов, пытаясь выразить невыразимое; и с каждым словом утрачивал смысл, морщил лоб, вглядывался в лица слушателей — не уловили ли они его мысль, которую он не умел высказать иначе. Он встретил светозарную симпатию в чистых глазах чахоточного, сосредоточенное стремление понять в широко раскрытых голубых глазах бородатого великана-юноши там, сзади; сморщенный человечек пил его слова с беспредельной преданностью верующего, а красивая девушка принимала их, полулежа, эротическими вздрагиваниями всего тела. Зато остальные глазели на него отчужденно, с любопытством или с растущим равнодушием. Зачем я, собственно, говорю все это?

— Я пережил, — неуверенно и уже с легким раздражением продолжал он, — пережил столько, сколько в состоянии пережить человек. Зачем я вам это говорю? Потому что мне этого мало; потому что я… до сих пор не искуплен; во всех моих страданиях не было наивысшего. Это… сидит в человеке, как сила в материи. Надо разрушить материю, чтоб она отдала свою силу. И человека надо освободить от пут, разрушить, раздробить, чтоб он отдал свое высочайшее пламя. О-о-о, будет уж… слишком, если он и тогда не найдет, что… что достиг… что…

Он запнулся, нахмурился, бросил баночку с кракатитом на стол и сел.

XLIX

Некоторое время все растерянно молчали.

— И это все? — раздался со скамей насмешливый возглас.

— Все, — недовольно бросил Прокоп.

— Нет, не все!

Это сказал Дэмон, вставая.

— Камарад Кракатит предполагал у делегатов желание понять…

— Ого! — выкрикнул кто-то.

— Да. Придется делегату Мезиерскому потерпеть, пока я договорю. Камарад Кракатит образно сказал нам, — тут голос Дэмона опять стал похожим на скрипучий крик чайки, — что надо начинать революцию, отметая в сторону теорию этапов; революцию истребительную, подобную взрыву, в которой человечество проявит все то наивысшее, что таится в нем. Человек должен разбиться, чтобы отдать все свое до конца. Общество надо взорвать, чтобы оно обнаружило в себе высшее добро. Вы здесь спорите о том, в чем оно, это высшее добро для человечества. Камарад Кракатит учит нас, что достаточно привести человечество в состояние взрыва, и оно взметнется куда выше, чем вы могли бы предписать ему; нельзя оглядываться на то, что разобьется при этом! И я утверждаю — камарад Кракатит прав!

— Прав! Прав! — вспыхнули аплодисменты, крики. — Кракатит! Кракатит!

— Тише! — перекричал всех Дэмон. — Его слова тем более вески, что за ними стоит фактическая власть осуществить такой взрыв. Камарад Кракатит — человек дела. Он явился, чтобы возложить на нас прямое действие. И я вам говорю — это действие будет ужаснее, чем кто-либо из вас осмеливался мечтать. И оно начнется сегодня, завтра, в течение недели…

Его слова утонули в неописуемом грохоте. Волна людей, вскочивших с места, захлестнула возвышение. Прокопа обнимали, тянули за руки, кричали: «Кракатит! Кракатит!» Красивая девушка с растрепанными волосами бешено пробивалась к Прокопу; движением толпы ее бросило к нему на грудь; он хотел оттолкнуть ее, но она обняла его, прильнула, лихорадочно лепеча что-то на непонятном языке. Тем временем на краю возвышения человек в очках медленно и негромко доказывал пустым скамьям, что теоретически недопустимо делать выводы социологического порядка из явлений неорганизованной природы.

— Кракатит! Кракатит! — шумела толпа; все давно повскакали с мест, Мазо потрясал колокольчиком, как обезумевший; вдруг на кафедру вспрыгнул черноволосый сухощавый юноша, высоко подняв руку с баночкой кракатита.

— Тихо! — гаркнул он. — По местам! Или я швырну вам это под ноги!

Пала внезапная тишина; клубок людей схлынул с возвышения. На нем остался лишь Мазо с колокольчиком в руке, растерянный и беспомощный, Дэмон, прислонившийся к доске, да Прокоп, на котором все еще висела темноволосая менада.

— Россо! — раздались голоса. — Стащите его вниз! Долой Россо!

Юноша на кафедре дико вращал горящими глазами.