Обманувший дьявола

– Да, да, теперь я изменил свое мнение о вас, – жестом остановил уже готовые сорваться с губ Андрея объяснения краевед. – Я вижу, что вы действительно напуганы. А потому готов рассказать вам все, что знаю. Единственная просьба: не требуйте каких-то выводов и объяснений. История – наука прикладная, описательная, она не дает рецептов. Скажу более: те несуразности и странности, которые всплывают в деле, которым вы интересуетесь, вообще ставят под сомнение возможность каких бы то ни было логических выводов. Ранее, до вашего звонка прошлым вечером я не объединял в один ряд эти разрозненные исторические факты. Но теперь мне кажется, что они прочно связаны фигурой вашего предка. Как бы странно все это не показалось…

Андрей напряженно кивнул. Витиеватый стиль краеведа уже начинал его раздражать.

– Да, да, – хихикнул Поморцев, – я понимаю, что слишком злоупотребляю вашим терпением. Но, друг мой… Вы позволите мне называть вас так?

Андрей вновь нервно кивнул в знак согласия.

– Так вот, друг мой, – тут же продолжил краевед, – сказать по правде, я и сам не вполне знаю, как подступиться к этому делу. А для того чтобы привести мысли в порядок, нужно, друг мой, хорошо разбежаться словом, обкатать его туда и сюда, попробовать разные подходы, пока один из них не покажется вам истинным. Итак, я уже говорил вам, что вашего прапрапрапрадеда убили возле села Погорельцева четыре года спустя с того момента, когда он ударился в бега. Было это в тысяча восемьсот шестидесятом году. Но я нарочно опустил тогда одну детальку. Вас не заинтересовало, откуда я вообще так хорошо знаю историю Прова?

– Ну, вы здесь просто знаменитость, – начал Андрей, – ваши знания…

– Оставим комплименты, – перебил его Поморцев. – Любые знания всегда ограничены. История Прова действительно не совсем обычная, не рядовая, я бы сказал. Но, не занимаясь ею специально, вряд ли я был бы столь хорошо о ней осведомлен. Так вот, молодой человек, все дело в том, что эта история для меня, как я уже заметил ранее, отчасти личная. Ведь я сам из Погорельцева. Поморцевы жили там испокон веков. Не буду сейчас рассказывать, откуда взялась в окрестных лесах такая фамилия. Не об этом речь. Мы ведь говорим о Прове. Дня за два до того, как его труп обнаружили возле околицы села, пропал мой прапрадед, Аким Поморцев. Пропал да и пропал. Может, в прорубь провалился. А, может, просто замерз в лесу. А тут и Прова нашли. Но почему это был именно Пров? Напомню, он к тому времени уже четыре года был в бегах, жена его погибла, фотографий тогда не было и никого из бывших его односельчан из Митрошина на опознание не привозили. Да и не помогло бы никакое опознание. Ведь все лицо у трупа было изрублено топором – так, что и родная мать бы не узнала покойника.

– Должно быть, полиции были известны какие-то особые приметы? – предположил Андрей.

– Совершенно верно, – с готовностью ухватился за эту мысль Поморцев, – у полиции были приметы. И кроме какой-то там родинки на щеке, каковая совсем не пригодилась в силу того, что лица-то как такового и не осталось, примет было две: старинный перстень красного золота и отсутствие фаланги или двух на одном из мизинцев. Что касается перстня, то его более или менее точное описание предоставил полиции Леопольдов. Перстень, повторюсь, был старинный даже по тем уже временам. Не по чину, не по рангу однодворцу. Видать, Пров выиграл его у какого-то барина в те же карты. И проиграл Леопольдову в тот проклятый для себя день. На кон-то он его поставил, да перстень так врос в палец, что не снимался. И Леопольдов, когда оценивал ставку, внимательно его рассмотрел прямо на руке Киржакова. Договорились, что Пров, коли проиграет, потом скрутит его с пальца по нитке. Ну а позже про перстень просто-напросто забыли. Вот Леопольдов, когда заявлял на Прова розыск, перстень-то подробнейшим образом и описал. А что до мизинца, то твой предок лишился его еще в детстве – отхватил по рассеянности сам себе топором, когда колол дрова. Вот тебе и приметы. Все это отражено в документах. Я изучал их с максимальной дотошностью, имея в том свой личный интерес. Теперь собственно о деле, которое полиция тут же и закрыла. Ибо обе приметы были на месте: и перстень на пальце, и изуродованный мизинец. Это то, что, опять-таки, проходит по бумагам полицейского управления. И тут бы мы уже никогда и ничего больше не узнали, если бы, повторяю, во все это не оказалась впутана моя семья.

Поморцев перевел дух, отпил еще несколько глотков чаю и продолжил свой рассказ:

– Так вот, стало быть, о моей семье. У нас история этого происшествия передавалась из поколения в поколение. Потому что уж слишком большая была обида. Не простили ее Поморцевы. А как же можно было не обидеться, спрошу я вас? Да, приметы были на месте. Да только не все было так гладко, как представлено в официальном рапорте. Я уж молчу о том, что никто не удосужился измерить хотя бы рост найденного убиенным человека. А ведь данные Прова, хотя бы описательные, неточные все же были в распоряжении полиции. Но на них никто не обратил внимания перед вопиющим фактом наличия двух основных примет. Да только, как я уже сказал, с ними не все было гладко. Перстень, когда труп поднимали, соскользнул с пальца. Это притом, что покойный вовсе не выглядел изможденным. И даже если допустить, что Пров за время своих бегов отчасти похудел, то уж не настолько, чтобы впившийся до того в палец перстень теперь с легкостью соскакивал с руки. Впрочем, и одежка на трупе была явно не по размеру – велика, как с чужого плеча. Но и это еще не самое главное. Палец-то – нет, не тот, с перстнем, а изуродованный в детстве мизинец, – кровоточил. Как хочешь, так и понимай. И селяне то видели, не только наша семья. Требовали более внимательного расследования. Сказывали о пропаже Акима. Да только полицейские чины на то никакого внимания не обратили. Что ж, в полицию всегда шла служить одна дрянь. Рану на пальце землей присыпали, чтобы крови не было видно. Так и записали себе в отчет: мол, найден беглый злодей. А в деталях, что не сходились, никто разбираться не стал. Кому был нужен Аким? А Прова они искали. И даже уже не с тем, чтобы вернуть его барину. Леопольдов давно о том деле забыл и никакого давления на полицию не оказывал. Да в том была беда, что за четыре года бегов Прова подозревали в ряде убийств, учиненных в округе. Так что власти за ним охотились с особым рвением. И очень удачно, можно сказать, поймали.

– Значит, вы предполагаете, что Пров убил вашего прапрадеда? – пробормотал Андрей.

– Молодой человек, – вновь хихикнул Поморцев, – не хватает еще, чтобы мы с вами сейчас перессорились из-за наших предков.

– Да я не в том смысле, – хмыкнул Андрей.

– Он ли убил или не он, – продолжил краевед, – Аким ли то был или нет. Наверняка теперь сказать нельзя. Но то, что мы имеем полное право предположить подобное, отрицать нельзя.

– А Акима так и не нашли, насколько я понимаю? – поинтересовался Андрей.

– Нет, не нашли, – скрипнул Поморцев. – Весьма любопытен, а по прошествии стольких лет, я бы сказал, даже комичен и еще один факт. Поскольку полиция решительно не знала, что делать с трупом, опознанным ею как Пров Киржаков, она не нашла ничего лучшего, как захоронить его там же, в Погорельцеве, на местном кладбище. И чудное дело – прошло уже полторы сотни лет, а могила та цела. Как будто ждет кого-то. Просто чертовщина какая-то. Впрочем, об этом я уже рассказывал вам во время вашего первого визита.

– Может быть, родственники приглядывали? – предположил Андрей. – За могилой, я имею в виду. Ваши родственники, Поморцевы. Если в семье считали, что там Аким.

– Может, что и так, – охотно скрипнул его собеседник. – Да дело в том, что род Поморцевых давно перевелся. Остался я один. Да и тот бобыль. Еще с довоенных времен никто из нашей семьи в Погорельцеве не жил. Хоть бы даже и за эти годы, а могила должна была прийти в упадок.

– В упадок! – фыркнул Андрей. – Да от нее и следа не должно было остаться. Я был на старом, как они его называют, кладбище в Митрошине. Там нет ни одного дореволюционного захоронения.