Ночь триффидов

Широко ухмыляясь, я жестом показал, что ни черта не слышал.

Она прокричала еще раз и теперь с такого близкого расстояния, что ее губы защекотали мне ухо.

— Манхэттен-блюз!

Я не знал, что это должно означать: название песни, наименование оркестра или манеру исполнения. Но эта громогласная музыка никого не могла оставить равнодушным. Ударные ритмично сотрясали воздух, а гитары выводили мелодию, имитируя рыдающий человеческий голос. В одном из гитаристов я, к своему величайшему изумлению, узнал Гэбриэла Дидса.

Я словно зачарованный следил за танцорами. В помещении было жарко, как в топке, а многочисленные любители выпить, истекая потом, непроизвольно дергались в такт оглушительным ритмам.

Музыка играла минут двадцать, и гитара Гэбриэла без пауз переходила от лирической мягкости звучания к тревожным воплям и вою, более всего напоминающим рев пролетающего над самой головой реактивного истребителя. Когда Гэбриэл играл, его взгляд был устремлен над нашими головами куда-то вдаль, словно стены бара распахнулись и перед ним открылись картины рая. Чем больше я вслушивался в звуки гитары, тем сильнее мне слышались пронизывающие музыку боль и тоска.

Как только музыка умолкла, Керрис взяла меня за руку и подвела сквозь толпу к сцене. Гэбриэл, прислонив гитару к большому, как чайный буфет, усилителю, вытер полотенцем шею и смахнул капли пота со лба.

— Керрис, Дэвид, — улыбнулся он, заметив нас. — Вы успели хоть что-то услышать?

Я сказал, что преклоняюсь перед музыкой и ее исполнением. И добавил, что ничего подобного мне раньше слышать не приходилось.

— Отлично, — сказал он, явно довольный. — Это лучший способ стряхнуть мусор, который накапливается за день сидения в офисе.

— Я знала, что найду тебя здесь, — сказала Керрис. — Мне очень хотелось, чтобы Дэвид услышал твою музыку.

Мы немного поболтали об искусстве, потом разговор каким-то образом свернул на тему триффидов. Оказывается, Гэбриэл утром был на конференции, где обсуждались разного рода гипотезы (и фантастические предположения), включая гипотезу о происхождении сверхъестественной тьмы.

— Наиболее убедительным, — сказал он, — мне показалось предположение, что снижение освещенности явилось следствием прохождения обломков кометы между Землей и Солнцем.

— Да, на снижение освещенности это явление, бесспорно, повлиять могло. Но вот уже месяц мы живем в сумраке, и если это обломки кометы, то мы должны скоро выйти из зоны их действия. Верно?

— Именно на это и надеются ученые. Освещенность постепенно возрастает. Так же как и температура. В последнее время среднесуточная температура увеличилась почти на полтора градуса.

— Итак, мы возвращаемся к обычному дневному свету?

— Но я на всякий случай держал бы пальцы крестом. Не думаю, что нам уже удалось выбраться из леса. Есть и еще кое-что. — Он обмотал полотенце вокруг шеи и продолжил: — Может быть, под влиянием темноты, а может быть, в силу иных, неизвестных нам причин триффиды в последнее время стали, если можно так выразиться, чересчур нервными. Говорят, что шум, который они производят, слышен через Ист-ривер. Они с такой силой колотят отростками по стволу, будто от этого зависит их жизнь.

— Если недостаток света убивает обычные растения, триффидам, видимо, тоже приходится несладко, — заметил я.

— И поделом, — с чувством произнесла Керрис. — Надеюсь, эти уроды все сдохнут!

— Нам известно, что недостаток тепла и света приводит их в коматозное состояние…