Комната кукол

Я кивнула, не успел он договорить. Руфусу не нужно было объяснять мне, что это. Фейское пламя. Самое главное в доме любой феи.

Словно тепло открыло во мне какую-то дверцу, дверцу, закрытую давным-давно, как и мой медальон, я вдруг вспомнила об этом пламени – только пламени, ни о чем больше, но в этот момент для меня больше ничего и не существовало. Воздух над огнем поблескивал, искрился, тысячи крошечных звездочек плясали вокруг – они не походили на искры, скорее на светлячков, и мне хотелось протянуть руку и дотронуться до одной из них, но я помнила о том, что держу куклу и мне нельзя ее отпускать.

– Подожди здесь.

Руфус пересек комнату и подошел к серебряному сундучку, стоявшему у противоположной стены.

Но и без распоряжения я бы остановилась как вкопанная. В тот момент, когда я увидела Руфуса сквозь пелену искрящегося воздуха, с ним что-то произошло. Он изменился. Это был уже не бледный мужчина в костюме директора похоронного бюро. Его волосы и прежде были темными, но теперь они сделались чернее ночи. Пиджак превратился в черный сюртук, расшитый серебряной нитью. Красота его лица потрясла меня: тонкие черты, высокие скулы, фарфорово-белая, как у моих кукол, кожа. Уши его удлинились, стали остроконечными. Но больше всего меня поразили его глаза – огромные, пурпурные, они источали свечение. То были не человеческие глаза. Я узнала его, узнала этот взгляд – но если раньше его истинный облик лишь угадывался за прежней личиной, то теперь я видела его без маски. Не осознав, что делаю, я опустилась на колени и потупилась – я больше не могла выносить эту невероятную красоту.

– О, наконец-то ты вспомнила, как надлежит вести себя со своим правителем. Тебе позволено встать.

Сейчас и его голос, доносившийся из-за языков пламени, звучал иначе: глубже, мелодичнее, а главное – величественнее. Этому голосу ничего нельзя было противопоставить.

Я медленно встала, прижимая куклу к себе, будто пытаясь защитить ее от Руфуса.

– Сир… – Я осеклась, не зная, откуда это слово вдруг взялось в моей голове. – Я тут… тоже выгляжу иначе?

Руфус тихонько фыркнул – и вновь стал напоминать человека, которого я знала.

– Ты выглядишь так же, как и всегда. И я тоже. Но благодаря фейскому пламени ты можешь осознать мой истинный облик, скрытый в этом теле. Пламя делает все, что не принадлежит царству фей, невидимым. Перед этим пламенем есть только мы. Но если ты спрашиваешь, вижу ли я тебя в твоем истинном облике, облике феи, только здесь, то как ты думаешь – как я узнал тебя в сиротском приюте?

Я прикусила губу, не отваживаясь говорить с ним.

– А у вас тут, случайно, нет зеркала? – наконец-то решилась я.

– Нет, – отрезал Руфус. – Мы пришли сюда не для того, чтобы потешить твое тщеславие, и не для того, чтобы ты упала в обморок, не готовая увидеть себя такой, какая ты есть. Мы здесь по делу.

Он вытащил из сундука большую серебряную чашу и поставил ее на огонь. Она держалась там сама по себе – висела в воздухе, без жаровни или подставки, будто так и нужно. Парящая чаша. Из кувшина – он тоже был серебряным – Руфус налил в чашу чистую воду. Я думала, что она сразу закипит, таким жарким казалось пламя, но ее поверхность осталась гладкой, даже пара не было.

– Подойди ближе, – приказал Руфус. – Но не заглядывай в чашу, пока я тебе не позволю. Она может похитить твое отражение, а ведь ты его еще даже не видела.

Я осторожно приблизилась к огню. Он не опалял меня, хотя подол моего платья почти касался пламени, и я ощущала тепло, но оно не обжигало. Мне хотелось, чтобы и кукла могла почувствовать это тепло и понять, что я всю ночь пыталась объяснить ей. Что мир может быть прекрасен. Что в нем есть любовь. Даже для нее. Но для куклы ни я, ни это пламя не существовали. Она была заточена в собственной боли, как в темнице.

– В этой чаше тебе нужно будет размочить кокон, чтобы размотать нить, – объяснил Руфус.

Я уже хотела положить туда куклу, чтобы покончить с этим поскорее, но Руфус одернул меня:

– Я еще не готов!