Да, она боялась, но ни за что на свете не хотела бы оказаться где- нибудь в другом месте.
Оглядевшись, девушка констатировала, что зал ордоннатора выглядит не более гостеприимным, чем служебные галереи Секретариума. Здесь не на что было сесть, кроме табурета, который уже занял Торн, и не на что посмотреть – только полки, забитые документами и перфорированными картами, да множество настенных часов, указывающих время в разных часовых поясах. Это идеальное сочетание порядка и простоты интерьера чем-то напоминало помещение интендантства на Полюсе.
Внезапно Торн развернулся на табурете, взглянул на желтую перфорированную ленту, выпущенную печатающим устройством, и нажал кнопку микрофона.
– Запрошенная информация содержится под номером восемь точка сто семьдесят четыре в фондах общественных работ. Прием.
Из его наушников донесся еле различимый голос. В этот момент Торн заметил Офелию и молча указал на звуконепроницаемую дверь. Девушка начала торопливо вращать штурвал замка. С каждым поворотом оглушительное жужжание цилиндров становилось все слабее, пока окончательно не смолкло. В зале воцарилась мертвая тишина. Лишь тогда Торн сообщил в микрофон:
– Курсантка-виртуоз явилась. Мне нужно дать ей инструкции. Как только с этим будет покончено, я возобновлю поиск библиографических данных. Конец связи.
Он выключил микрофон, снял наушники, наконец-то развернулся на своем табурете лицом к Офелии и замер. Его неподвижность была такой долгой и странной, что Офелия спросила себя: «Может, он ждет, чтобы я заговорила первой?» Но вдруг девушка поняла, что Торн просто осматривает ее с головы до ног. Он задержал взгляд на галуне ее формы и на крылышках, прикрепленных к сапогам. Офелии почудилось, что под этим пронзительным взглядом все ее ранки, одна за другой, снова начали кровоточить.
– Почему вы здесь, на Вавилоне?
Торн задал вопрос со своим прежним северным акцентом, медленно и четко выговаривая каждое слово.
Когда Офелия уразумела, что он обращается именно к ней, а не к Евлалии, она растерялась вконец.
– Мне стало невмоготу жить у родителей.
Увы, это был самый глупый ответ из всех возможных.
Торн неподвижно сидел на своем табурете. Он ждал продолжения. А у девушки так сжалось горло, словно ее сердце поднялось туда, перекрыв доступ воздуха. Она чувствовала себя запечатанным сосудом. Какими бы сильными ни были ее чувства, как бы они ни будоражили все ее существо, ей никогда не удавалось выразить их связно – наружу вырывался только какой-то жалкий лепет.
– Меня удивил тот факт, что вы заменили курсантку Медиану, – сказал наконец Торн. – Более чем удивил.
Офелии в это слабо верилось: его замкнутое лицо не выражало ровно никаких эмоций.
– В таком случае мы удивлены оба. Если бы я знала, что вы – тот самый знаменитый Лорд Генри, я бы…
– В вашем облике вполне мог явиться Бог, – оборвал ее Торн.
Эти слова привели девушку в такое изумление, что ее ослабевшие руки выронили принесенные записи Медианы, и они веером рассыпались по полу вокруг нее.
– Вы думаете, что я… могла бы…
– Вполне могли бы Им быть. Так же, как и я сам. Ведь Богу известны наши лица.