Во все Имперские. Том 4. Петербург

22
18
20
22
24
26
28
30

Но Князь с женой съели ноги Сына, и вторую руку Сына, и всего остального Сына. А еще через день съели и эмбрион из живота жены Князя, коего Князь лично вырезал родовым топором.

— Теперь осталась лишь ты, любовь моя, — сказал Князь жене.

И он ел свою жену, а когда та была поглощена — Князь начал есть себя и съел собственные руки, собственное сердце и собственный желудок, и собственные потроха, и голову…

И не осталось у Князя ничего, кроме ног.

И когда остался Князь один в Крепости — на ногах своих он вышел к гуннам, осаждавшим Крепость.

И узрев ноги, пришли гунны в великий ужас.

— Как ходят эти ноги? — вскричали гунны в страхе.

— Орра хром’кла рррам’нтар шахр’ — взревели ноги Князя, — Мы живы лишь магией, поглощенных и пожранных нами!

И бежали гунны, трепеща.

А Ноги Князя двинулись по миру и всюду несли смерть и ужас, и пир пожирания…»

Родовой сказ клана Людоедовых

Впервые записан и опубликован в 1986 году, уже после того, как последний представитель клана Людоедовых, совершенно одичавший и безумный, был застрелен агентами Охранного Отделения в Архангельской губернии, а сам клан признан вымершим.

Происхождение сказа неясно, исследователи считают, что он был создан не ранее XVI века.

Многочисленные фантастические элементы и странности в тексте, видимо, являются чистым вымыслом, ни на чем не основанным.

Однако собиратель родовых сказов и видный исследователь русских кланов барон Мартыханов-Заклепкин высказал особое мнение, указав на присутствие в тексте сказа «гуннов», а еще явной цитаты на неандертальском языке.

На этом основании барон датировал этот сказ пятым тысячелетием до нашей эры, временами древней Империи Уральских магократов.

Таким образом, по утверждению Мартыханова-Заклепкина родовой сказ Людоедовых является древнейшим родовым сказом во всем мире.

Остальными историками и лингвистами это мнение барона считается глубоко маргинальным и совершенно абсурдным, так что распространения оно не получило…

— Я помогу, — пробасил Людоедов.

Схватив меня за волосы, он поднял мне голову, чтобы дяде было удобнее откорнать её серпом.