Она так глубоко вздохнула, что ее тощая грудь приподнялась.
– Когда я думаю о Хо, мне бы хотелось быть матерью-дубом или матерью-липой. Деревья не то что люди: чем выше они, тем больше стремятся в небо.
Она умолкла, поняв, что отклонилась от темы. Потом печально взглянула на меня:
– Не прячьтесь от действительности. Позвольте себе страдать оттого, что у вас нет семьи. Порой стоит открыть дверь горю.
Во всяком случае, госпожа Минг широко распахнула передо мной эту дверь… Сердце рвалось из груди, я ощущал глубину пустоты, этого отсутствия детей в моей жизни. Слишком поздно? Успею ли я еще создать семью?
Она как будто услышала мои мысли и заметила:
– Время еще есть. Вы, мужчины, вольны опаздывать на эти свидания.
Я мог бы поставить ее на место, объяснить, что ей тоже есть в чем себя упрекнуть, – но воздержался.
Неожиданный приход грума напомнил, что мне пора отправляться в Пекин; я что-то пробормотал на прощание.
Я вернулся в Париж и позабыл обо всем: о Китае, о госпоже Минг, о ее психических отклонениях, о своих собственных, – самолет, пролетев восемь тысяч двести километров, стер их; мои вопросы остались там, где возникли, в Юнхаи.
В Сен-Жермен-де-Пре я бросился в объятия своей подруги Ирэн, красавицы такого же свободного поведения, как мое собственное. Тридцать четыре года, рыжая, стройная, заносчивая, с неотразимыми бедрами, адвокат, специализирующийся на вопросах интеллектуальной собственности, – она представляла собой именно ту женщину, которую я мог бы полюбить. Если бы допустил такую возможность. Я же заранее предупреждал своих партнерш о том, что не готов к семейным отношениям, и придерживался своей линии.
Когда после объятий, которые разлука сделала более пылкими, мы выбрались из постели, Ирэн сообщила мне, что беременна.
Я молчал.
Она повторила.
Я пришел в бешенство, у меня невольно вырвалось:
– Я с тобой спал, но никогда у нас и речи не было делать детей.
– Это случайность.
– И что, по-твоему, отец – я?
– Очень вероятно.
– Сомневаюсь.