– Ладно, я не совсем уверена… Хотя склоняюсь к этому.
– Кто еще претендует на роль производителя?
– Ты их знаешь, мой бывший муж Пьер и случайный любовник Бенуа.
Воспользовавшись ее откровенностью, я сообщил, что ухожу, и, недолго думая, очистил помещение.
Потрясенная Ирэн, плотно сжав губы, с сухими глазами, смотрела, как я ухожу. Я так ценил ее независимость, дерзость, свободолюбивую отвагу, а теперь Ирэн пытается нагрузить меня семейными проблемами. С этого дня я перестал отвечать на ее звонки и эсэмэски.
Фирма отправила меня в Северную Америку, потом в Скандинавию. Как-то неожиданно во время этих переездов я понял, что долгие годы отстранялся от обязательств, непрерывной деятельностью оберегал себя от самокопания. Перемещения сулили новизну. Каждая командировка вызывала амнезию моего предыдущего существования, предлагая усвоить прежде неведомые детали. Благодаря постоянно обновляющимся обстоятельствам я сталкивался только с внешними проблемами и никогда – с внутренними. Заблуждение коммивояжеров…
Когда через семь месяцев я вновь ступил на китайскую землю, меня, словно какая-то местная аллергия, охватила потребность растить детей. Я был вне себя. Почему? Почему здесь? Если Китай так будоражит мои отеческие чувства, связано ли это с тем, что бурлящая вокруг толпа заражает меня стремлением добавить еще одну жизнь к прочим жизням, или, наоборот, суровое ограничение рождаемости заставляет задуматься о собственном потомстве? Я принялся перечитывать в телефоне сообщения от Ирэн, которая короткими фразами держала меня в курсе своей беременности.
Шофер машины, везущей меня в «Гранд-отель» в Юнхаи, включил радио. В сводке новостей какой-то представитель правительства выразил удовлетворение тем, что благодаря закону о единственном ребенке не родилось 400 миллионов китайцев. Это замечание ошеломило меня: как можно радоваться 400 миллионам фантомов? То есть 400 миллионам отсутствующих… Почему предпочтительнее вкладывать в небытие, а не в существование? Среди этих толп не появившихся на свет китайцев, разумеется, были интеллектуалы, замечательные личности, востребованные, отважные люди, а может быть, новый Моцарт, следующий Эйнштейн, будущий Пастер, те, чей гений преобразовал бы все человечество… Нет, здесь, за исключением госпожи Минг, это никого не шокировало: опасаясь перенаселения и его следствия, голода, правительство, члены комитета по планированию семьи ликовали, что этого не произошло… 400 миллионов раз ничего не произошло…
Оказавшись в своем номере, я не сразу бросился к госпоже Минг.
Но думал я только о ней… Мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, поведала мне о жизненных перипетиях своих отпрысков, которых она якобы воспитала. Сквозь кружево ее воображения я различал тоску по детям, жажду что-то кому-то передать, стремление любить… Быть может, это были и мои чувства?
– Что за идиотская мысль? Чего тянуть?..
После того как я принял решение не спешить, прошло всего пять минут, а я уже предстал перед госпожой Минг.
Нас охватила живая, искренняя, могучая радость, которая удивила обоих. Пользуясь тем, что в этот час посетители туалета были редки, мы жадно предались болтовне, старательно обходя опасные углы: она не упомянула Флёр и Тьери, я делал вид, что не знаю, что она сочиняет.
Несмотря на все предосторожности, тема семьи быстро возникла в нашем разговоре. Хотя китаец не станет говорить о политике с незнакомым, а тем более с иностранцем, стоило мне упомянуть речь представителя правительства о снижении рождаемости, она взорвалась:
– В Китае родительские обязанности сведены к воспитанию одного ребенка, но это не улучшает ни родителей, ни детей. Появились миллионы папаш и мамаш, тревожно и истерично в вечном напряжении семенящих за сынком, который чувствует себя императором. Наша страна становится фабрикой по производству эгоистов и обслуживающих их невротиков.
– Как вы думаете, кто в семье менее защищен?
– Разумеется, женщина.
– Почему? Мне кажется, должно быть одинаково…
– О, я знаю: для деторождения мужчина и женщина совершают усилие, соответствующее принципу разделения труда.
– Разве что мужчина пользуется женщиной. Он наслаждается, а потом, когда она беременеет, уходит.